— Граф! Вы, верно, не узнали полковника?
— Виноват! Ваша фамилия?
— Жиркевич.
Видно, что совсем потерял глаза, не узнав лучшего, одним словом, единственного своего хорошего адъютанта, — и, обратясь ко Клейнмихелю, велел позвать флигель-адъютанта Шумского, которого считал своим побочным сыном. При всходе его он взял его за руку и, подведя ко мне, сказал ему: «Познакомься с этим человеком, братец, — вот тебе лучший образец, как должно служить и как можно любить меня!..»
Пригласил меня остаться на все время, что тут пробыл.
Прошло много времени, но и теперь вспоминаю с благодарностью к человеку строгому, но, по моему мнению, справедливому и особенно благосклонному ко мне начальнику. <…>
По моем возвращении я нашел в графе к себе то же самое расположение, как и прежде; но когда я стал у него проситься в отпуск, то он шуткой мне отказал, говоря: «Еще рано тебе будет, надо прежде послужить», а потом согласился вместо четырех месяцев отпустить меня только на 28 Дней, но я предварил его, что буду просить отсрочки; он отвечал, что не Даст мне ее. <…>
Я прибыл в Смоленск накануне 1808 года и тотчас же подал рапорт, что я болен, и взял свидетельство о том из врачебной управы <…> Граф Аракчеев, сделавшийся в это время (13 янв[аря]) военным министром, предписал немедленно выслать меня из Смоленска, — что, однако же, не исполнилось, и я действительно пробыл в отпуску четыре месяца, а когда возвратился, то Аракчеев заметил мне: «Ты упрямее меня — поставил на своем!..» <…>
Весь 1808 год прошел для меня в усиленных занятиях; Аракчеев, бывши военным министром, хотел сему званию придать особенное уважение. Всех вообще, даже лиц, близких по родству к Государю, принимал как начальник, с прочими генералами обращался, как с далекими подчиненными; ездил по городу и во дворец всегда с особым конвоем[124]. Один раз, сделавшись нездоров, целую неделю никуда не выезжал из дома, и Государь был столь внимателен к заслугам сего государственного человека, что каждый день приезжал к нему рассуждать о делах. В один из таковых дней, за болезнью двух адъютантов графа, я был им приглашен дежурить у него и должен был стоять у дверей кабинета, когда он читал свой доклад Государю. В подобных случаях стоящий обыкновенно у дверей камердинер всегда был удаляем из покоя, дабы не мог слышать, о чем говорилось в кабинете, что было весьма благоразумно, так как Государь на слух был несколько крепок, то граф должен был докладывать весьма громогласно, так что на том дежурстве я слышал вполне донесение из турецкой армии фельдмаршала князя Прозоровского[125], представлявшего армию в весьма жалком отношении.
Когда Аракчеев переехал на дачу, на Выборгскую сторону, то Государь, щадя его здоровье, и туда продолжал ездить ежедневно.
Кстати, здесь расскажу несколько о домашнем быте графа. В начале 1806 года он женился на дворянке Ярославской губернии, Настасье Васильевне Хомутовой[126], девице лет восемнадцати, очень недурной собой и весьма слабого и деликатного сложения. Графу в то время было лет 50, а может быть, и более; собою был безобразен и в речах произношения гнусливого, что еще более придавало ему лично неприятности, — и с самых первых дней его женитьбы замечено было, что он жену свою ревнует. Еще до женитьбы, ведя жизнь отдаленную от общества, он еще более после того отдалился от него. Обыкновенно вставал поутру около 5 часов; до развода он занимался в кабинете делами с неумеренною деятельностью; читал все сам и на оные клал собственноручные резолюции. Весьма часто выходил к разводу и всегда бывал при этом взыскателен, так что ни один развод не оканчивался без того, чтобы один или несколько офицеров не были бы арестованы. В 12 часов или в первом ездил во дворец с докладом, и проезд его мимо караулов и вообще всех военных был всегда грозою. Около половины 3-го возвращался домой и в 3 часа аккуратно садился за стол; кроме жены, брата ее — графского шурина Хомутова, служившего у нас подпоручиком, почти всегда обедывали графские адъютанты Творогов[127] и Мякинин и кто бывал дежурными, в том числе и мне приводилось несколько раз обедать у него. Из посторонних гостей, что бывало, впрочем, весьма редко, чаще других бывали у него: Сергей Михайлович Танеев[128], павловский отставной генерал-майор, вечно носивший длиннополый сюртук, смазные сапоги и голову, обстриженную в кружок; генерал-майор Федор Иванович Апрелев и Петр Иванович Римской-Корсаков[129] — надворный советник и советник ассигнационного банка; оба они были соседями графа по его имению в Новгородской губернии[130]; иногда обедывали генерал Касперский и полковник Ляпунов[131], командовавший ротою графа. Обед был всегда умеренный, много из пяти блюд, приготовленный просто, но очень вкусно; вина подавалось мало. За столом сидели не более получаса, и граф всегда был разговорчив и шутлив, иногда даже весьма колко, на счет жены. Так, однажды при мне он сказал ей:
124
Сходные воспоминания оставило министерство А. у Эйлера: «Граф Аракчеев <…> поднял это место на высшую степень блеска; ему отдавались все возможные воинские почести; при квартире его находился караул от гвардейских полков, разводы приводились самими полковыми командирами; гвардейские офицеры ежедневно являлись на ординарцы, также во множестве посыльные пешие и конные; последние всегда сопровождали при въездах его экипаж»
125
127
128
129
Возможно, имеет место ошибка мемуариста, и речь идет о Петре Воиновиче Римском-Корсакове (р. в 1780-х гг.), который в 1801–1804 гг. был секунд-ротмистром в отставке и новгородским губернским предводителем дворянства. Его детям, «рожденным вне брака, по ходатайству Аракчеева были даны фамилия и права законных детей» (Список лиц рода Корсаковых, Римских-Корсаковых… с краткими биографическими сведениями. СПб., 1893. С. 27).
130
Поместье Апрелевых Усадище Большой Двор находилось на берегу р. Сяси, неподалеку от Тихвина.
131