Импровизатор умолк, но его руки по-прежнему были скрещены на груди; в этот раз плеск публики тишины не нарушил. Чарский, чувствуя, что в душной зале его охватывает нездоровая теплота, отер лоб, одновременно мельком глянув через плечо. Некая дама с болезненно-желтым цветом лица напряженно смотрела прямо на него. Поймав его взгляд, она жеманно улыбнулась, а Чарский резко отвернулся и стал глядеть только на подмостки. Он знал ее слишком хорошо; это была одна из тех несчастных женщин, которые преследовали его своими тщетными притязаниями лишь потому, что он был поэт, а они не могли придумать для себя занятия лучше. Теперь, когда он узнал, что ее внимание направлено по большей части на него, а не на импровизатора, он ощущал сильнейшее раздражение. Но импровизация возобновилась, и Чарский тотчас же перенесся в своем воображении в египетский чертог.
Критон, питомец муз и неги,В ночи, что не познает дня,За песнью песнь об их ночлегеВонзает в сердце из огня.Но где же мужеская сила?Ее не лира ль поглотила?Секира размахнулась всласть —Так не пора ли ей упасть?Царица песнью польщена,Но час спустя – и смущена.Сомненья, скорбные гонцы,Со всех являются сторон:Ужели страстные сосцыУвядшими считает он?Плоть, что свежее, чем весна, —Ужель поблекла и она?Ужели кажется ему:Краса ее ушла во тьму?Но нет – он знает, что заряНаступит, как ни далека;Оленьей ласкою даря,Змеей виясь, она покаВсе чары расточает зря:Недвижима его рука.Ее он видит красоту,Но сбит, как лебедь, на лету.Увидев свет в очах царицы,Он весь в предчувствии денницы;Ласк шелковистых щедрый дарВнушает: близится удар…Что за урон ее гордыне!Ведь с Суламифью никогдаТакого не было; донынеИ с ней – подобного стыда!Все перепробовав, царицаЧуть дремлет… Небо уж сребрится.Критон, однако ж, был поэтом:В воображаемых мирахОн видел прах весенним цветом,А там, где цвет, он видел прах.Страж черной статуей застыл,В дверном проеме встав понуро;Критону – что его фигура?!Он вновь обрел весь прежний пыл.Киприда ль жертве даровалаВ последний раз любовный жар,Чтоб в громе страстного обвалаЗабыл про смертный он удар;Исход ли ночи успокоил;Секиры ли недвижной видВсе силы мужества удвоил,Отвлек от лепета Харит;Иль вид царицы обнаженной,В любовных битвах искушенной, —Кто знает, в чем здесь дело? Взрыв,Сметая все, пожар рождает;Она проснулась, повторивВсе ласки прежние; рыдаетКритон от счастья; а онаВ его объятьях тихо тает,Но думой горькою полна,Печальным знаньем, что возвратаК цветенью нет: она когда-то,Как все, издаст последний стонИ в землю ляжет, как Критон.