Ширам вгляделся во тьму оврага. В том, что царевич сейчас где-то там, у накха не было сомнений. На пиру, который Толмай устраивал в честь своего высокого гостя, один из не совсем трезвых охотников-ингри расписывал, что Лесная Изба срублена на каменном яйце, снесенном диво-птицей, и что яйцо это застряло в прежнем, сухом русле Вержи, после чего вода проложила себе новое русло – там, где река сейчас. Идти во тьме, придерживаясь верха оврага, невозможно – берег густо зарос и просто не виден. Значит, Аюр пошел дальше понизу, прямо по старице. Знал ли, куда идти? Несомненно, знал. Если этот овраг – то самое старое русло, то даже при совсем высохшем дне легко разобрать, в какую сторону прежде шло течение…
А вот и след. Ширам разглядел глубокие отметины от сапог на глинистом склоне и тут же спустился вниз сам. Надежда, что дно сухое, не оправдалась. Меж обкатанных камней струился скудный ручеек, вокруг которого, засасывая ногу по голень, чавкала непролазная грязь.
Накх выругался, выбираясь из глинистой жижи и стараясь держаться ближе к стенке оврага. Одно хорошо – следы царевича были в ней отчетливо видны.
«Клянусь, я принесу богатые подношения солнечному богу ариев, если хранимый им царевич притомился и отдыхает где-нибудь поблизости! А еще лучше, если, устыдившись своей глупой затеи, он возвращается в острожек…»
– Эй-эй! – послышалось сверху оврага. – Маханвир, ты там, внизу?
Ширам узнал голос Дакши. Стало быть, ловчие догнали его.
– Аюр шел здесь, – отозвался он. – Пусть один из вас переправится на другой берег. Идите по обе стороны и старайтесь не потерять друг друга. Перекликайтесь, ищите следы – вдруг царевич решит выбраться наверх…
– Мы видели здесь и другие следы, – с тревогой сообщил старший ловчий. – Это были следы волчьей стаи!
– Значит… – нахмурился Ширам, однако договорить не успел.
Где-то впереди послышался тоскливый, надрывающий душу волчий вой.
Глава 14
Огонь глаз
С того времени как чужаки вышли из леса, поднесли дары старейшинам и начали возводить крепость на высоком берегу Вержи, жителям деревни не было покоя. Любопытство боролось в них с опаской и понемногу побеждало. Один, другой, третья – скоро все ингри перебывали у арьяльцев, глядя во все глаза на смуглые лица, непривычные одеяния, изумительное оружие и утварь, дивясь и ахая… Понемногу, осмелев, начали выменивать разные вещицы и выпрашивать подарки. Арьяльцы были приветливы, щедры и радушны, охотно дарили местным обитателям всякие мелочи – хоть медный гвоздь, хоть граненую пуговицу. Правда, к вечеру суровый наставник царевича выставил любопытствующих из крепостицы, но веселье праздника снова всех объединило.
– Что ты задумал? – спросила Кирья своего друга, когда они сидели у костра вместе с прочими, слушая пение гостей. Мазайка вел себя совсем не как остальные ингри – не пытался подпевать, не приставал с расспросами и не клянчил дары. Праздник уже шел к концу, а волчий пастух все глубже погружался в какие-то свои неотвязные мысли…
– Ну, признавайся уже! Вижу ведь…
– Хочу пойти туда, к мохрякам, – тихо сказал мальчик, кивнув в сторону загона мамонтов.
– Зачем?
Кирья поглядела на него с недоумением. Хоть ингри и проявляли доходящее до назойливости дружелюбие к гостям из богатой и щедрой Арьялы, от косматых мохряков и их огромных зверей они по прежнему старались держаться как можно дальше. Дружба дружбой, а про людоедов никто не забыл.
– С тех пор как я увидел их тогда на Лосиных Рогах, когда они шли вдоль реки, только об одном и думаю, – признался Мазайка. – Такие огромные звери, такие сильные – и как они слушаются своих погонщиков? Любой из них может развернуться и уйти в лес, и никто его не остановит!
– А как тебя слушают Дядьки?
– Мне дед дал манок и обучил знакам… Ездовых лосей подгоняют хворостиной… А мохряки что делают?
– Они же тебя съедят, если поймают, – нахмурила рыжие брови Кирья. – Не боишься?
– Боюсь. Но все равно пойду. – Мазайка побледнел от собственной храбрости. – Арьяльцы уйдут скоро, и мохряки с ними – когда еще тайну узнаю?
– Тогда и я пойду, – отозвалась Кирья.
– Нет. Это опасно, сама же сказала!
– Тем более пойду! Как же иначе? Ты брал меня к Дядькам – а я пойду с тобой к мохрякам!
Они долго спорили, сидя на бревне у костра, но Кирья была непреклонна. После похода на Дядькин пригорок, где она впервые победила свой страх, и гадания в Доме Ветра, когда, по словам жреца, через нее заговорил бог Варма, она обнаружила в себе силы, которые позволяли ей настаивать на своем. И эти силы радовали ее. Раньше, когда она отмалчивалась и пряталась от глухого, а порой и открытого неприятия родичей, она была всегда дика и нелюдима. Теперь же держала голову высоко. Даже родичи, заметив это, стали смотреть на нее иначе. «Небось в кереметь уйдет, попомните мои слова. Из того же теста девка», – как-то услышала Кирья шепот соседских старух, и эти слова наполнили ее гордостью. Стало быть, она была права! Тропа ее судьбы ведет в нездешние края! Правда, после знакомства с Локшей к добродеям больше не хотелось. Но кто знает замыслы богов?
– Мы подкрадемся со стороны холма, спрячемся в тех огромных кипах сена, что зверолюди натащили для мамонтов, и оттуда последим за ними, – говорил Мазайка, который, оказывается, все уже продумал. – Оттуда будет отлично слышно. Я погляжу, как мохряки с ними разговаривают. Ночью они будут сыты с вечера и вряд ли захотят сожрать нас… Манков я у них не заметил, но, может, есть иные средства? Может, поучусь у них…
– Главное, чтобы мамонт тебя носом не ухватил, – с тревогой сказала Кирья. – Помнишь, как один такой целое дерево с места на место таскал? Раздавит, как яйцо!
– Они не злые, – возразил Мазайка. – Они не плоть едят, а сено. Те же лоси.
– Ага. Как наступит на тебя такой «лось»…
– Подождем, пусть угомонятся. Мы только посмотрим. А потом тихо уйдем…
Наконец погасли костры, затихли последние беседы. Поднялась в небо круглая, желтая, как свежее масло, луна. Холодная Спина тускло светилась вдалеке над лесом в темном небе. Кирья и Мазайка уже сидели в копне сена, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.
Хоть вокруг и было еще зелено – только изредка, кружась в воздухе, падал сухой лист, – но осень в Ингри-маа приходила исподволь, приводя студеные ночи с ослепительной луной и звездопадами. Скоро начнут желтеть березы, и Юмо-Солнце удалится в свои небесные чертоги, уводя за собой долгие теплые дни. Грядет время Маны, время холода и мрака…
Иногда Мазайка слегка раздвигал перед собой сено, посматривая наружу. Загон с мамонтами был совсем близко. Хорошо видно было, как переступают с ноги на ногу огромные звери, покачивая длинными носами и шевеля ушами во сне. Но прямо перед ним сидели у тлеющего костерка два мохряка. Один неторопливо чинил какую-то кожаную снасть и, кажется, собирался заниматься этим до рассвета. Другой, подперев голову могучими руками, мечтательно смотрел в сторону арьяльского стана. Мазайка насторожил было уши, чтобы послушать их беседу, но подслушивать было нечего. Старший мохряк – полуседой, заросший, пузатый, в темноте можно за медведя принять – рычал что-то по своему. Сразу видно – людоед. Второй, с пушистыми светлыми волосами, что-то тихо ему отвечал.
«Ой, это же девка! – сообразил вдруг Мазайка, глядя на светловолосого мохряка. – Вот так ручищи у нее – такая по затылку огреет, так, пожалуй, насмерть зашибет! Ругает старик ее, что ли? Ах, если бы понимать!»
– Ненавижу лес, – ворчал Умги, пока его заскорузлые пальцы ловко переплетали полоски кожи и пушистые беличьи хвосты. – Ничего вокруг не видать, ходить опасно, мамонты пугаются, не углядишь – и ногу поранил… Злобные чужие аары прячутся тут под каждой корягой, только и ждут, чтобы запустить в добрых людей свои когти…
– Всем плохо, брат матери, – вздохнула Айха, глядя на луну – совсем такую, как на Ползучих горах. – Надо терпеть. Зато мы увели чужаков из нашего края, и, может, они туда не вернутся…
– Хорошо бы! Особенно тот, темный, опасный, как ядовитая муха, что призвал ужасного духа-громовика и растревожил Воды Гибели! Надеюсь, аары перегрызут ему сухожилия во сне!