– Красота-то какая! – ахали Юлька с Наташкой.
– Охренеть! – подтверждали мы сами.
– Да, это – Карфаген! – ухмылялся этруск, не знавший ни слова по-русски, но сейчас легко угадывавший смысл наших слов по нашим взглядам и интонации.
Разминувшись со встречной большой гаулой, наш корабль вошёл в большую, вытянутой формы, торговую гавань, в противоположном конце которой виднелся куда более узкий проход – только пройти одному военному кораблю – в круглую военную, окружённую мощной кольцевой стеной и с высокой резиденцией начальника порта на искусственном острове в середине.
По мнению большинства историков там располагались по кругу и эллинги для боевых кораблей, так что военный порт был одновременно и сухим доком для их ремонта, а может быть, и судоверфью. Но проверить это мы, конечно, возможности не имели – кто ж нас пустит на военный объект? Впрочем, играть в шпионов мы как-то и не собирались. Что у нас, других забот нет? Тут как бы не потеряться в этом муравейнике!
Но это опасение оказалось преждевременным. "Любимец Нефунса" пришвартовался к причалу на левой длинной стороне торговой гавани, и по сброшенным с борта сходням на палубу тут же с грозным и неприступным видом взошли портовые таможенники. Судя по вставшей у сходен портовой страже, явно не намеренной никого выпускать на берег, обитателям судна полагалось оставаться на борту до тех пор, пока начальство не уладит всех вопросов между собой.
– Развели тут бюрократизм! – проворчал Володя.
– Ага, тут тебе не Гадес! – хохотнул Серёга, – Тут любой чиновный прыщ пуп земли из себя корчит!
Контраст с Гадесом в самом деле получался разительным. Нам ведь было с чем сравнивать – тут же вспомнилось, как запросто и без всяких лишних формальностей прибывал туда "Конь Мелькарта" нашего старого знакомца Акобала. Да, это Карфаген, и здесь нам – не тут.
Формальности формальностями, а жизнь – жизнью. Начальника досмотровой партии Турмс сразу увлёк к себе в каюту, а сопровождавшие его вояки так и остались стоять на палубе, даже не пытаясь заглянуть в трюм. Мы даже не успели обменяться парой-тройкой историй о родном российском бюрократическом маразме, когда грозный таможенный чинуша вышел, не скрывая довольства. Судя по всему, связано оно было не с тем кошелём, которым он, дабы не утруждать себя, нагрузил своего помощника, а с другим, поменьше, который он припрятал в складках широкого пояса.
– Вот так тут все и выкручиваются! – сказал этруск, тоже явно не опечаленный, когда местная власть сошла на берег.
– И много ты ему дал "мимо кассы"? – ухмыльнулся я.
– Как обычно – половину того, что не попадёт в казну. И им хорошо, и нам.
– А не жирно ему половину?
– Так разве ж он только для себя? Своим воинам он даст по шекелю, помощнику два – это немного. Но ведь из остального он половину, а то и две трети, отдаст начальнику порта. Не отдаст – через несколько дней его место займёт другой, "знающий службу". Зачем же ему терять такое хлебное место? Что-то ведь начальник оставит и ему, и это ведь не только с моего корабля. Взгляни, он уже на второй заходит. А за день он не меньше десятка кораблей обойдёт – за него не беспокойся, ему тоже на безбедную жизнь хватит.
– А жирует, значит, начальник порта? Ведь не один же только этот у него такой?
– Конечно не один. У него таких пять или семь, точно не знаю. Но и он ведь не всё себе оставляет. Назначает его Совет Ста Четырёх, он же и снять его может в любой момент. С теми, кто помог ему занять это место и помогает удержать его, надо ведь делиться. Не поделится – сам понимаешь. Желающих на такое место много…
– А официально власти как на это смотрят? Деньги ведь мимо казны проплывают немалые! Разве такое скроешь?
– Ну так мы ж это делаем с умом! Свинца в слитках и железа в крицах у меня в трюме больше всего, но это самая дешёвая часть груза. Её я не занижаю и за неё плачу честно, как положено. Не занижаю я и числа пассажиров вроде вас, которых легко пересчитать по головам. Это всё идёт в казну сполна. А вот с тем грузом, которого немного, но который ценен – тут мы с портовой стражей уже 'понимаем друг друга'. Медь в слитках я занизил на треть, простую бронзу – наполовину, а чёрную – вчетверо. И так же примерно делают все, только каждый со своим товаром. Те же египетское полотно и шёлк из Александрии, ты думаешь, целиком учитываются? Самое большее – на треть или даже на четверть. И чем выше пошлины, тем больше доля скрытого от казны товара. Кто же позволит себя грабить?