Стоянка в Картее, расположенной практически сразу же за Гибралтаром, была короткой — только свежей питьевой водой запастись. Затем, после довольно длительного перехода, остановились — с ночёвкой — в Малаке. Пока хозяин судна проворачивал свои торговые дела на рынке, мы немного прогулялись по городу. По местным меркам он был очень даже на уровне, хоть и не шёл, конечно, ни в какое сравнение с Гадесом, не говоря уж о Карфагене. Но видно было и то, что Малака переживает не лучшие времена. Стены носили следы штурма, после которого не были ещё толком отремонтированы, народу на улицах для такого города, на наш взгляд, было как-то маловато, да и многие дома со следами погрома. Некоторые, как ни странно, даже пустовали — это при том, что и в античные времена, как мы успели уже заметить, ушлый народец не упускал случая переселиться из глухой деревни в ближайший культурный центр.
— Римляне, господин, — пояснила мне Софониба не самым весёлым тоном, — Город разграбили и многих продали в рабство…
— Это когда был тот мятеж двухлетней уже давности? — припомнил я, — В нём, вроде, и эти финикийские города участвовали. Из-за чего, кстати? Слишком большие налоги?
— Даже не так сами налоги, как вымогательства и бесчинства римских наместников и их вояк. Вон, полюбуйся, — бастулонка мотнула головой в сторону, и её взгляд сверкнул ненавистью, — Проклятая римская солдатня!
Судя по снаряжению, солдатня была не римской и даже не латинской — те экипировались аналогично римским легионерам, да и служили, собственно, тоже в легионах — чаще в отдельных, но иногда и вместе с квиритами — на правах соплеменников. Эти же, скорее, вспомогательные войска из прочих италийских союзников, неравноправных римлянам и латинянам, но здесь ведущих себя столь же нагло, а то и ещё наглее легионеров — типичный оккупационный гарнизон в далёкой от большого начальства глуши. Те, на которых указала моя наложница, растолкав прохожих, развязно приставали к женщинам, иной раз давая волю и рукам. Увидев шикарную бастулонку, оккупанты тут же заинтересовались, но заметили маленькую серебряную пластинку с хозяйским именем на цепочке, какие носят обычно очень непростые рабыни, принадлежащие очень непростым хозяевам — таким, которые запросто могут иметь достаточно крутые связи и на простого солдата управу всегда найдут. Потом, когда она юркнула за мою спину, разглядели и нас — прилично одетых, при мечах, при охране, держащихся уверенно, а главное — незнакомых, явно проездом, неизвестно куда и к кому направляющихся. А я ещё и с нехорошей ухмылочкой на них взглянул, ожидая их дальнейших действий. Это италийцев здорово обескуражило, и они, переблеявшись меж собой на каком-то своём языке, даже на латынь не очень-то похожем, демонстративно отвернулись и снова занялись местными горожанками. И не зря — здесь была всё та же Дальняя Испания, на территории которой полученный мной у преторского проквестора «аусвайс» позволил бы мне без особого труда добраться и до городского префекта…
— Скисли, мерзавцы, — прошипела Софониба из-за моего плеча, после чего снова пристроилась рядом.
— Ты ведь, кажется, сама из этих мест? — спросил я её, догадавшись о причинах её резкой реакции на италийских служивых.
— Не совсем, господин. Я не отсюда, а из Секси, но и там творилось то же самое. Город восстал вместе со всем окрестным населением, а потом пришли эти… Ты сам бывший солдат, и тебе не нужно объяснять, что вытворяют победители в захваченных городах…
Вечером, когда улеглись спать, наложница мне кое-что наконец порассказала. Раньше я как-то не сильно интересовался её прошлым и не настаивал — видел ведь и понимал, что воспоминания для неё не слишком приятны, да и суть её злоключений угадать было несложно. Правильно ведь говорит — было дело, у самого рыльце в пушку — и штурмовал, и убивал, и грабил, и насиловал. Секси же, по её рассказу, повезло куда меньше, чем Малаке, и даже чем тому туземному городишке, где куролесили в тот год мы сами со товарищи. Мы-то там, подавив сопротивление и выполнив поставленную перед нами задачу, именно что просто покуролесили, без особого фанатизма. Так, отвели душу, не более. Поселение-то было турдетанским, для большинства наших камрадов соплеменным, и свирепствовать в нём никто не рвался. Финикийские же города морского побережья ни разу не были для италийских оуккупантов своими. Более того — их воспринимали как соплеменников карфагенян, не интересуясь причинами их выступления и списывая их на происки карфагенской агентуры. Были таковые в действительности или нет — теперь уж не выяснишь, да и не столь это важно. В Малаке ещё как-то сообразили, что к чему, и после отражения первого приступа вступили с римским командованием в переговоры о сдаче. Поэтому и отделались ещё более-менее легко — казнили вступившие в город римляне немногих, да и в рабство продали только активных участников мятежа. А вот в Секси сопротивление затянулось, и в результате родной город Софонибы был взят штурмом — со всеми вытекающими…