Он едва узнал Пьера, когда тот подошел к его столику: в хорошем спортивном костюме, в светлой рубашке, оттенявшей его очень темное лицо, он выглядел по-иному. И вдруг — безошибочно! — Лавровский узнал его: именно его фотография была наклеена на документе, который он должен был передать. От этого открытия у Лавровского как-то потеплело на душе: все-таки его маленький успех адресовался конкретному лицу, а не уходил в туманное пространство, в котором не было у него никаких ориентиров…
Рядом с ними за столиком сидели, пили, шумели, и Пьер сказал, что, пожалуй, им лучше уйти отсюда. Лавровскому показалось, что Пьер заметил кого-то среди посетителей…
Когда они вышли, оказалось, что погода круто изменилась: небо, обложенное тучами без малейшего проблеска, тяжело давило на распростертый у подножья городок, ветер порывами пробегал по улочкам, подымая желтоватую пыль, и словно сдернул все пестрые, махрово кустившиеся на углах корзины продавцов фруктов. И киоски втянули внутрь веревочки с яркими обложками журналов и. прихлопнули ставни окошек. Потерявший красочность и пестроту городок хмуро вглядывался вдаль, поблескивая стеклами закрытых окон.
Пьер вскоре нашел то, что искал: дом из местного камня с желтым фонарем над входом с вывеской трактира. Внутри было чисто и совершенно пусто. Четыре столика, накрытые со старательностью заведения, рассчитанного на постоянных клиентов, имели такой вид, словно тут ждали приглашенных.
— Здесь можно чувствовать себя свободно, — сказал Пьер, и по тому, как он поздоровался с поспешившим к ним хозяином, по виду и произношению итальянцем, Лавровский понял, что это у Пьера «свое» место и что здесь-то и произойдет у них разговор, от которого он ждал так много. Ждал и вместе с тем мало надеялся: Пьер казался ему только исполнителем, сейчас он возьмет документы, и они расстанутся. Он никогда больше не увидит ни Пьера, ни художников.
Все пройдет стороной, пролетит, как весь этот вечер, такой необычный здесь, с холодным ветром и мрачным небом. И опять будет синева над «Тихим уголком» и покер на террасе, и обычные дни потекут с обычной тоской… А там начнется новая полоса жизни — они вернутся на «родину». И дальше он уже ничего себе не представлял, словно черная завеса, за которую он вскоре проникнет, не позволяла ничего разглядеть заранее.
Все это теснилось у него в голове, пока Пьер вел переговоры с хозяином насчет ужина, видно, ему хотелось показать спутнику с лучшей стороны это знакомое ему место.
Он придвинул Лавровскому толстую папку меню:
— Незаметно вложите сюда документы.
Так как за ними абсолютно некому было наблюдать, Евгений Алексеевич объяснил такую предосторожность профессиональными навыками. Он повиновался, и Пьер с такой сноровкой переместил документы из папки в свой карман, что Лавровский с трудом заметил этот его маневр.
— Мы ведь никуда не спешим, не правда ли? — спросил Пьер. — Здесь нам никто не помешает.
Лавровский ответил, что будет рад разговору. Ему хотелось бы сказать многое: приблизиться к жизни, скрытой от всех, и от него — тоже. Он соприкоснулся с ней так вскользь, так мимолетно. Он не смог и, наверно, уже не сможет войти в нее. Но теперь он не сможет жить по-прежнему. Сумеет ли Пьер понять это? А главное — захочет ли?
Основное в их свидании — передача документов — совершилось. О чем хочет говорить с ним Пьер?
— Их взяли вместе. Против них вовсе нет улик. Но это ничего не значит. Если их выдадут рейху — надеяться не на что! — вдруг сказал он.
— Почему рейху? Разве Жанье и Мария…
— Они бежали из рейха.
Лавровский произнес затрудненно:
— И нет надежд?
— Пытаемся что-то сделать, здесь все же не рейх, если удастся локализовать дело, мы выручим их. — Пьер говорил уверенно, как осведомленный человек. И не таясь… Что даже удивило Лавровского. А впрочем… Ведь он кое-что все-таки сделал для них.
Теперь он по-другому понимал Пьера: он не был просто курьером. Лавровский сначала почувствовал, а потом убедился в этом.
— Одно дело сделано, — сказал Пьер, — надо думать о дальнейшем. Ваша жена энергично готовится к возвращению на родину.
— Я еще не давал своего согласия…
— Вы его дадите, — спокойно заметил Пьер. Лавровский вскинул голову. — Вы будете там полезнее для нас. Если захотите…
Евгений Алексеевич молча кивнул. Оборот, который принимало дело, был неожиданным для него. Он никак не связывал своей деятельности с рейхом. Но значит, они давно следят за ним… Или за Эммой?..
— Известно, что ваша жена переводит деньги в немецкий банк… Не удивляйтесь: мы ведь не вслепую работаем. А она ведь имеет от вас доверенность на все имущество.