Мне показалось, что черная завеса упала на меня и я не могу ни пошевелиться, ни произнести хоть слово.
Он усмехнулся невесело:
«А ведь это самое лучшее, что можно было бы придумать. Ты просто не понимаешь…»
«Так объясните!» — вырвалось у меня. Я опять ему не верила.
Он стал мне объяснять, что теперь мы оказались уже в глубоком немецком тылу. И в то же время в центре партизанского движения. Это движение немцы решили искоренить ввиду огромного ущерба, который оно им наносит, особенно на железной дороге. Но прочесывания лесов воинскими силами дают весьма мало, поскольку партизаны очень мобильны. И вот немцы додумались, что надо изнутри взрывать движение. Организовали школу разведчиков, которых будут засылать в отряды. Конечно, туда кого попало не берут. Но ведь у меня «хорошие» документы насчет отца-лагерника. И знание немецкого. «Ну и моя рекомендация…» — усмехнулся он.
«Не дрейфь! — добавил он уже более мягко. — Ты на такое место идешь, что наши только порадовались бы».
Это впервые он вспомнил о «наших».
Опознавательный знак — эмблема школы — был «желтый слон». Школа разместилась на территории бывшей больницы. Набирали туда всякую шваль: детей полицаев, уголовников, всяких «обиженных» Советской властью. Ну и я среди них.
Порядки были строгие: за стены участка не отпускали никого из учеников, никаких увольнительных. Сколько нас всего там было, я не знала, потому что корпуса были разбросаны и принимались меры, чтобы мы не общались с другими группами.
Учили нас всему, что надо знать разведчику: ориентироваться по карте и на местности, определять калибры орудий, вооружение, количество сил противника и все такое. Мое задание было: найти партизан по данным мне ориентирам, внедриться к ним согласно придуманной для меня легенде, разведать их силы и планы. И с этими данными возвратиться к немцам.
Все это меня очень даже устраивало. Я, конечно, так располагала: лишь бы до своих добраться. И понимала, как важно было бы мне побольше узнать о школе, чтобы предупредить своих.
Я уже была напичкана выше ушей всякими инструкциями: что именно я должна разведать у партизан и что говорить, и все такое. Самое трудное немцы видели не в этом, а в том, как возвратиться. И здесь имелся вовсе не глупый план: оказывается, у них были свои люди в деревнях, как бы этапы для нас, которые нас могли принять, снабдить всем необходимым и помочь выбраться.
Меня стали активно готовить к выброске. Больше всего внимания уделяли тому, чтобы я не возбудила подозрений у партизан тем, как их отыскала… Поэтому провожающий оставил меня в лесу, рассказав, как идти дальше. Показал по карте, которую, понятно, унес с собой, но я хорошо все затвердила.
И вот я осталась одна. Кругом незнакомый лес. Хоть день, но тут темно, чащоба. И все же, верите, такое у меня чувство свободы, такой подъем… Ну как будто от своих меня отделяет самая малость. Мне и в голову не приходило, сколько лиха еще придется хватить.
Вышла я в предполагаемое место дислокации партизан, а там ни души. Оглядываюсь: кругом нарыты землянки, следы костра, всюду валяются обертки от трофейных сигарет, пустые гильзы, черепки глиняного кувшина, конский навоз… Следы партизанского лагеря. Только по всему видно, что давно уже отсюда снялись. Запустение полное.
Что делать? Куда податься? Соображаю: надо искать какую-то деревню.
Леса там темные, «закрытые». Я заблудилась. Две ночи в лесу меня заставали. Спички были, жгла костерик. Шла уже наугад: все забыла, как нас учили — узнавать направление по листве на деревьях, по мхам, по папоротникам даже. Откровенно говоря, потеряла себя вовсе. И вот среди дня вышла на бугор, осмотрелась. Вижу: далеко-далеко слабое зарево. Только одно и могло быть — немцы жгут деревни. И подумала: может, на пожарище еще люди остались. И пошла.
Шла целый день, и в сумерки все открылось мне под небольшой горушкой… Потом уж я узнала, что «партизанскую» деревню фашисты выжгли дотла вместе с людьми. А в тот час я брела среди догорающих развалин, среди обугленных мертвецов, словно одна-единственная живая душа на этом кладбище незахороненных, неоплаканных, мученически кончивших свой век… В тот час я вроде умом тронулась.
И свалилась где-то на землю, только помню, что от земли гарью меня всю окутало, и то ли в беспамятство впала, то ли уснула. И наверное, не меньше суток прошло, пока нашли меня…
В это время еще не действовали власовцы, и про РОА эту самую еще и не слышали. Но оказалось, немцы уже набирали бандитские группы, обряжали в нашу форму и внедряли в леса для действий против партизан.
Я, конечно, об этом понятия не имела и, очнувшись среди своих, как я посчитала, перво-наперво разревелась от радости… Потом спрашиваю, где командир. «Пойдешь с нами, представим тебя командиру», — говорят. Спрашиваю: «Вы что же, партизаны или воинская часть?» «Как хочешь, так и понимай, — смеются. — А ты кто такая?» И уж сама не знаю почему — я же никак их не заподозрила, — но почему-то ничего им не сказала про себя. «Командиру, — говорю, — скажу, кто я такая». И так я уверенно себя держала, что они и не стали допытываться.