Я был в отъезде, когда пришло письмо от моего старого и уважаемого друга Л. П. Василевского, датированное 1 августа 1973 года:
«…Не даст ли это тебе какую-либо нить в поиске? Разбирая свой архив, я нашел запись моего разговора с А. Е. Богомоловым (5 декабря 1961 года), бывшим послом СССР во Франции, Чехословакии, Англии и Италии. Среди других проблем, которые меня волновали, был тогда затронут вопрос о начале первой мировой войны и действиях русских дипломатов в то время.
А. Е. Богомолов рассказывал: «В Стамбуле, при тогдашнем султанском правительстве Турции, в качестве российского посла находился барон Гирс. Незадолго до вступления Турции в войну против России и присоединения ее к тройственному пакту Германия — Австрия — Турция Гирс прислал в Петербург, в министерство иностранных дел, следующую телеграмму, характеризующую его как умного дипломата: «В Константинополе среди дипломатов ходят упорные слухи, что в ближайшее время турки пропустят в Черное море германские корабли «Гебен» и «Бреслау», находящиеся в настоящее время в Средиземном море где-то вблизи Дарданелл и находящиеся под наблюдением английских военных кораблей.
Поскольку официальные турецкие лица категорически отрицают возможность пропуска этих кораблей через проливы в Черное море, считаю совершенно необходимым немедленно принять меры к усиленной охране наших черноморских портов».
Дальше разговор шел о том, что немцам и туркам было известно о приближении окончания постройки на черноморских верфях таких мощных кораблей, как «Императрица Мария», кораблей значительно сильнее «Гебена». По этой причине, учитывая, что находящиеся в строю Черноморского флота русские корабли были устаревших систем по вооружению и скорости хода и что они не могли ни в коей мере соревноваться с «Гебеном», немцы и турки решили ввести «Гебен» в Черное море до ввода в строй «Императрицы Марии» и других однотипных судов, с тем чтобы нанести как можно больший урон Черноморскому флоту и портам.
Дальше А. Е. Богомолов высказал предположение, что потопление «Императрицы Марии» после ее ввода в строй также было делом рук германских агентов, так как этот линкор представлял серьезную угрозу «Гебену», не говоря уже о других судах турецкого военно-морского флота».
Что же, и по этой тропке поиска нужно пройти.
2. СЧАСТЬЕ И БОЛЬ НИКОЛАЯ КОРОЛЕВА
Вечер. Дали за Бугом высветились звездной россыпью. Теплая ночь опускается на Николаев.
Мы сидим в штурманской «Искателя» — Миша Коновалов, Толя Копыченко, ребята. Рубка маленькая, и повернуться здесь невозможно. Но разговор, начатый еще днем, настолько волнует всех, что даже отработавшие смену на заводах, а вечер отдавшие делам клуба (здесь это норма жизни) не торопятся к семейным очагам…
— Ты понимаешь, — волнуется Миша Коновалов, — нашу позицию пришлось отстаивать долго и упорно. Люди — разные. Одним, как только создали «Садко», вынь да положи рекорды. А мы ставили перед собой совсем иные цели: массовое физическое и военно-патриотическое воспитание молодых рабочих. Практика показывает, что там, где гонятся за рекордами, всей массе ребят уделяют, как правило, меньше внимания. Наша задача: развить у них чувство Родины, чувство благодарности к тем, кто отдал за нас жизнь в Отечественную. И уже как следствие этого — вырастить людей, умеющих отечество защищать…
— Ты сам видел, — Толя Копыченко показывает на ребят, — какой для них праздник каждый выход в море. Нас никто не заставляет надрываться, поднимая со дна морского многотонные пушки с прославленных кораблей, ставить памятники павшим, разыскивать следы безвестных героев… Но садковцы не могут жить иначе. Все это стало у них величайшей духовной потребностью, велением сердца. А «спортивные начала» органически вошли в такую работу: мы же не пустим под воду парня — и он это знает, — пока он не станет умелым аквалангистом, не сдаст все положенные нормы, зачеты, экзамены. У кого-то эта «техническая» сторона дела заслоняет все остальное. У нас она — производная от главного, определяющего вся и все, — патриотического внутреннего содержания нашей работы…
Мне вспомнился тогда в штурманской «Искателя» прославленный наш боксер, первая и легендарная перчатка Союза Николай Королев. Я дружил с ним не одно десятилетие, и, о чем бы ни заходил у нас разговор, Николай неизменно возвращался к святой для него мысли: