Супани затягивает петлю
Немало дней утекло с того страшного утра, когда крестьяне бежали на подмогу Махмуду к поляне с тремя грушами.
Впереди всех бежал Хамид, отец Бексолты, родственник и друг Махмуда. А когда он вернулся домой, осунувшийся и озабоченный, Санет молча указала ему глазами на бредущего следом заплаканного Арби. Хамид кивнул: о чём говорить, пусть мальчуган остаётся у них…
И вот однажды утром Арби и Бексолта снова, как когда-то, заметили у ворот узкоглазого толстого человека с короткой рыжеватой бородой. Он оглядывал двор, будто цеплялся за каждый предмет. И снова навстречу ему вышла женщина, хозяйка дома, отворила ворота.
— Да будет к миру твой приход, Супани.
— Мир и вашему дому, — ответил гость, входя во двор, и обратился к Бексолте: — Ты — сынок бедняги Махмуда?
— Нет, вот он, — указал Бексолта на друга.
— Этот? Ага, помню, — кивнул Супани и присел на край террасы. — Где Хамид? У меня дело к нему.
Санет ушла в дом. Вскоре она снова вышла вслед за мужем. Мужчины обменялись приветствиями, по обычаю справились друг у друга о житье-бытье, о здоровье. После вежливой паузы Хамид спросил:
— По делу пришёл или так просто?
— Да вот, говорят, сынок Махмуда у вас.
— Зачем он тебе? — насторожился Хамид.
— Наша жизнь — суета. Бегаем, мечемся, только и мыслим, как бы самые суетные наши желания воплотились. Но все мы — лишь гости на бренной земле, перед аллахом каждый должен предстать без греха. И если человек умер, не получив прощения, долг живых замолить его грех…
Хамид и Санет переглянулись.
— Знаешь что, — сказал Хамид, — мы люди простые. Скажи прямо, что тебе от нас нужно?
Супани глубоко вздохнул.
— За беднягой Махмудом остался должок. Когда слегла многострадальная Яха, он взял у меня тридцать рублей на врача и лекарства. Половину долга Махмуд вернул, а вторую — не успел. И врата рая закрыты для него…
Санет нетерпеливо перебила:
— Какие тридцать рублей? Ты что? Он брал ровно пятнадцать и полностью тебе вернул.
Супани опешил было, но тут же успокоился, даже улыбнулся: ведь мёртвые не воскресают. Он сказал:
— Даже брат не обо всём сестре рассказывает. А вы, как я знаю, всего лишь дальняя родня…
— О нашем родстве не тебе судить, — резко прервал Хамид.
— Они от нас ничего не скрывали, — горячилась Санет.
— Это вам только казалось, — ехидно усмехнулся Супани и достал из нагрудного кармана пухлый бумажник. Он извлёк немного помятый, но, как видно, тщательно разглаженный листок бумаги.
— Читать умеете? Вот, читайте.
Читать Хамид не умел, да и помятая бумага не внушала ему доверия. Он отстранил протянутую руку Супани.
— Быть не может, — повторил он. — Ты не бумажку мне показывай, а приведи свидетелей.
Супани поспешно поднялся, будто ожидал этих слов. Он притворился, что уходит, дошёл даже до ворот и вдруг воскликнул, указывая посохом:
— Вон идёт Гома! Как хорошо, что я его заметил. Эй, Гома! А ну, спросите у него. Если он не видел всего своими глазами, я прощаю Махмуда.
Гома, ссутулившись, подошёл к воротам. Этого человека весь аул знал как лодыря, мелкого воришку, готового отца родного предать за подачку. Хамид даже сплюнул с досады. Но ведь он сам пожелал видеть свидетеля.
Супани спросил:
— Помнишь, Гома, что сказал Махмуд, когда возвращал мне долг?
— А как же, — торопливо заговорил Гома, надвинув на лоб папаху и глубоко засунув руки в рваные рукава. — Махмуд тогда сказал: «Вот, отдаю пятнадцать рублей, а остальные после принесу…»
— Сколько же он ещё хотел принести? — спросила Санет.
— Э-э… — Гома покосился на Супани.
— Ровно столько же, — поспешно вставил тот.
— Ведь не у тебя спрашивают, — зло бросил Хамид.
— Он сказал, — развязно заговорил Гома, — что за ним остаётся пятнадцать рублей, даже прощения попросил — мол, трудно сразу вернуть такие деньги. Хотите, клятву принесу на коране?
Хамид едва удержался, чтобы не дать лгуну затрещину. Он круто повернулся к Супани.
— Хорошо, допустим, так. Чего же ты хочешь?
— Кто принял к себе мальчика, должен рассчитаться за его отца. А если нет, пусть мальчик сам отработает долг, чтобы вымолить отцу прощение.
— Но ведь он ребёнок! — воскликнула Санет.
— Ты что, не видела, как такие джигиты пасут стадо?
У Хамида чесались руки — так хотелось ему вырвать у Супани посох и выгнать обоих обманщиков со двора. Но он припомнил пословицу: «Торопливость с ног сбивает, а терпение горы переворачивает».