Там уже давно бушевали танцы в полутьме. Ганина придвинулась к Леше плотнее. Ей ли не сшибать парней одним только взглядом, одним только взмахом добротно накрашенных ресниц, одним только глубоким, как морской прибой, вздохом? А уж сократить дистанцию, прижаться – это тяжелая артиллерия. А что до некоторой полноты, то полнота в полумраке только распаляет воображение. И взгляд ее больших глаз прямо ему в глаза в полумраке должен воображение немного подстегнуть. Люда смотрела Леше в глаза и пыталась нащупать проклевывающееся возбуждение. Его холодность она объяснила провинциальной забитостью. Зато в ней проклюнулось нечто новое: танцевать с этим провинциальным пугалом вполне-таки сносно.
Люда не отпускала своего кавалера. И после третьего подряд танца она получила предложение выйти в коридор. Уже теплее. Конечно, затасканный коридор Стромынки, возведенной еще в мрачные времена царизма для военных конюшен, не лучшее место для любезных бесед. Но другого места не дано. И Люда в коридор пошла просто посмотреть, на что его хватит. Коридор был пуст. Кавалер был молчалив и задумчив. Люда ожидала большего. О чем он думает? Ту би ор нот ту би? Чтобы хоть как-нибудь заполнить пустоту, она закурила недокуренный заныканый «Пэл-Мэл» и, вызывающе, пронзительно смотрела Леше в глаза. А тот озирался по сторонам.
Полина Гринблат, взвалившая на себя ответственность за моральный климат праздника, не притупляла взора. Когда у Леши с Людой пошло на третий подряд танцевальный заход, Полина уже была начеку. Когда они удалились в коридор, она выдержала паузу, а затем выглянула. Но не узрела и намека на аморалку. И, печально улыбнувшись, ретировалась в комнату. А Люда ждала, как естествоиспытатель ждет проявления рефлексов у кролика. Но, ей приходилось признать, что периферия на корню душит в человеке всякую инициативу. Тут не подходящее место, решила Люда. Пару минут она колебалась.
– Ты меня проводишь? – спросила она, мягко улыбнувшись и игриво прищурив глаза.
– Провожу, – спокойно согласился Леша.
Словно его попросили сходить в магазин за хлебом. Ни трепета, ни нотки восторга, никакого ряда волшебных изменений лица. Не понял и не оценил. Люда была немного обескуражена. Но это ее одновременно и задело. Теперь раскрутить провинцию стало делом принципа.
Удалиться по-английски не получалось. Да не больно и хотелось. Люда нашла свою дубленку. Это даже в темноте комнаты было не сложно. У ее бывших подружек по школе теперь свои компании и она, снизойдя до Стромынки, оказалась единственной приехавшей на Стромынку москвичкой на сходке иногородних. Все девочки были стромынковскими. А мальчики приехали с Сокола. И поэтому на кровати в углу, куда приехавшие сложили одежду, ее дубленка дымчатым меховым воротником выделялась, как Белоснежка среди гномов. Такую дубленку еще поискать. Сшита из импортной кожи у Канторовича. Он так шьет по коже, что даже Людина мама, хоть и не доверяет евреям, шила свою дубленку у него. А уж ради Люды мама опустилась до того, что просила его постараться. Сшить так чтобы не полнило. И Канторович сшил на заглядение.
Найти Лешино пальто было сложнее. Оно было похоже на половину остальных. В темноте не сразу найдешь. Люда дождалась, пока он отыщет свое рубище, оденется и, наконец, догадается галантно подать даме дубленку. Люда не собиралась афишировать свой уход. Но и таиться было нечего. И за время немного затянувшегося процесса ухода никто не спросил, почему она уезжает, никто не выразил хоть малейшего сожаления. И понятно почему: мальчики закомплексованы. Боятся уговаривать ее остаться. А для девочек – баба с возу. И никто не похвалил, как импозантна она в дубленке. Ну и бог с ними, темными, и с этой Стромынкой.
Все танцевали, а они уходили. «Куда ж мы уходим, когда над землею бушует весна?» И даже ревнитель дисциплины Полина Гринблат не спросила, в чем дело. Хотя сама же повторяла, что пренебрежение общественным ради личного, свинство и оппортунизм. А бегство из праздничной компании – дезертирство, и вообще плохо пахнет. Полина, конечно, ничего не упустила. Все видело в темноте ее всевидящее око: и поиски Лешиного пальто, и одевание, и проход мимо танцующих, и исчезновение за дверью. И объяснение всему этому уже носилось по Полиному серому веществу, как голый Архимед, выскочивший из воды. Отсчитав до десяти, она вышла в коридор. Как она и рассчитала, дезертиры уже скрылись за углом. Полина дошла до угла и чуть высунула голову, словно перископ. Пришлось признать, что подозреваемые, вопреки ее прогнозам, не кинулись друг другу в объятия. И Леша даже за руку Ганину не взял. Однако, Полина, прочитавшая немало классических романов, знала, что, первые шаги к грехопадению внешне могут выглядеть очень пристойно. И если ушедшие тертые ребята, то наблюдение за их поведением будет той же добычей радия.