«Всё, что пожелаю».
Улыбнулся: не придётся терпеть пьяного отца. И в школу не надо. И вообще никаких забот. Вот так просто!
Взять и показать язык старушке напротив: та покачала головой, вздохнула, а он рассмеялся. Громко, в открытую рассмеялся, вскочил на ноги и раскинул руки, закружился, бросаясь опавшей жёлтой листвой и — побежал, побежал сломя голову по парковой аллее, свернув на газон, куда обычно ход запрещён, обнял ствол дерева и, оттолкнувшись от него ногой — дальше, обратно к скамейке, легко запрыгнув на неё через спинку — и прямо, через дорожку, к траве, к куче листьев. Сделав глубокий вдох, с шумом бросился в неё, упал на спину, всё ещё продолжая смеяться, смотря на яркое, тёплое солнце, что выступило из-за туч. И всё ему нравилось, а больше всего — вкус свободы, лёгкости, полное осознание, что он здесь ничем никому не обязан.
На лавочке поодаль сидела девочка и читала. Быстрым шагом Арчи направился к ней.
— Привет! — довольно поздоровался он, протянув руку.
Незнакомка оправила прядь тёмных волос, оторвалась от книги, смерила мальчика скептическим взглядом.
— Отвали, — ответила, уворачиваясь. — От тебя воняет.
Тот осёкся, улыбка сошла с лица. Это даже позабавило незнакомку.
— Зеркало есть, нет? Дарю.
С этими словами она действительно извлекла из своего рюкзака небольшое зеркальце и протянула его чудаковатому школьнику, а после — скоренько поднялась, заспешив к автобусной остановке в конце аллеи.
По ту сторону стекла на Арчи смотрел толстый нескладный подросток. Раскрасневшийся, с взъерошенными короткими засаленными кудрями, пухлыми щеками, в латаной рубашке и грязных штанах, он узнавал себя и отказывался верить правде.
Но истина была перед ним, в его руках.
Совсем не красивый и аккуратный, стройный и статный граф, а самый обычный неряшливый, обиженный на весь мир и на себя в первую очередь мальчишка по имени Арчибальд, у которого от знатного только имя и фамилия по материнской линии, пялился на своё отражение и едва сдерживал подступившие к глазам слёзы.
Вот эта правда его ранила до глубины души. Мир — его мир — действительно лежал перед ним, доступный и открытый для всего, кроме его собственной, противной внешности. Всё он мог изменить вокруг, кроме себя.
«Но я пытаюсь быть лучше, — говорил он в такие моменты обычно. — Только бегать — это тяжело, и я задыхаюсь. Мне больно и неприятно на физкультуре, и вообще, врачи говорили, что у меня ожирение, а это не лечится. Людовик XI тоже не слыл красавцем, а Францию вон объединить смог, так чем я хуже?»
За этими терзаниями и застал мальчика его друг, который только-только возвращался из школы.
— Эй, я думал ты уже дома.
Невысокий, одного с Арчи ростом, в меру упитанный, как обычно в выглаженной и выстиранной серой форме и с короткими светлыми зачёсанными волосами, Карл приблизился к другу.
Заслышав-завидев товарища, тот чуть нагнулся, неловко пыхтя, пряча зеркало в карман — и выровнялся чуть ни по стойке, тряхнул головой, выдохнул: ну, наконец. Будет!
— Не, когда б успел, — отмахнулся. — Слушай, — не желая тянуть, скинул рюкзак на траву. — У меня к тебе дело. Насчёт твоих записок. Я читал их…
— Правда? И как оно? Что скажешь?
Карл сиял от счастья, уже предвкушая похвалу друга.
— Ну, в целом — круто, я бы так не написал. Вообще, у тебя классная фантазия, — уклончиво отвечал Арчи, отводя взгляд.
Говорил что-то ещё про Гёте, сравнивал с работами По, а сам дёргался, не моргать силился: нет, не упоминать про Карпу, не выдавать вот так сразу. Что если Карл действительно должен был оказаться там вместо него? Что если, вернувшись вдвоём, все будут смотреть только на него, а сам Арчи останется в тени? Так тоже не катит. Изначально намереваясь помочь своему другу убедиться в его мечте, теперь он уже сомневался, так ли стоит делиться правдой. Ведь может статься, что Карл всё выслушает — и откажется, и тогда вход в Карпу перед ним закрыт, а Арчибальд сможет спокойно вернуться домой сам? Надо проверить, надо смотреть.
— Эй, ты себя слышишь? — оборвал друг его мысли. — Мне, конечно, приятно, что ты назвал сейчас столько разных поэтов, за Китса особое спасибо, но в каком месте тут я?
— Ассоциативно, призыв Эндимиона к закованным, и размер похожий, — ответил он первое, что пришло в голову.