— Верю. От Козлорогого слышала, какой ты вояка стал, — протянула она и вдруг заговорила со злостью: — Вот у Ардагаста тебе самое и место! Все бродяги, разбойники да буяны без роду и племени у него собираются и называются: росы. Куда ни придут, все вверх дном перевернут... Много ли хоть добычи взял?
О добыче Шишок в походе как-то и не думал. Ну зачем лешему меха или там серебро, если у него ни леса своего, ни дома? Сыт, пьян — и ладно. И разве за добычу он Солнце-Царю служит?
— Добыча... В ней ли дело? Я ведь теперь — воин Солнца, бьюсь с нечистью и слугами её, как сами светлые боги. Уж не я бесов боюсь — они меня. Да какому лешаку такое выпадало?
— Ну и что тебе светлые боги пошлют за верную службу?
— Царство Ардагаста большое, а станет ещё больше. Может, и для меня где лес найдётся. А что ещё лешему надо?
— Пропадёт это царство в один день! Твой царь только и делает, что себе врагов ищет, да таких, что подумать страшно. И найдёт-таки сильнее себя! И будет потом нечисть мстить и тебе, и мне, и детям.
— А чтобы нечисть мстить боялась, надо её...
— Ой, уходили бы вы, воины святые, отсюда поскорее... — простонала женщина, не слушая его.
— А дети-то как? — вздохнув, спросил Шишок.
— Живы, здоровы. Обвыкли уже в селе. А лес им по-прежнему — дом родной. У бабушки они сейчас. Она-то их к лешему не пошлёт, как меня когда-то.
Лешачок снова вздохнул. Со своей тёщей он предпочитал не связываться. Из хаты вышел, опираясь, будто невзначай, на рогатину и поигрывая охотничьей сетью, высокий крепкий мужик с кудрявой бородой.
— Слушай, лесной хозяин, шёл бы ты да воды не мутил. Лес тут не твой, а двор мой. А бабу эту я любил ещё до того, как она к тебе попала, ясно?
— Коли любил, так чего не пришёл в лес со мной в честном бою померяться?
— Дурак я, что ли? Ты в лесу с дерево можешь вымахать. Попробуй-ка биться у меня на дворе.
Мужик сверху вниз взглянул на приземистого лесовика. На дворе не росло ни деревца.
Лешак сплюнул, гордо вскинул бороду:
— Да кто ты такой, чтобы я с тобой бился? Чёрт, или чудище, или хоть голядин? Не видел я тебя ни на Белизне, ни у Медвежьей горы. И не за бабой к тебе пришёл по царскому повелению, а за данью. Три собольи шкурки с вас. Старейшина-то ваш всю ночь перед Мораниным днём прятался у чужой жены под одеялом.
— Он один умнее вас всех, — огрызнулась женщина.
— Вместо одной собольей можно три беличьи, — невозмутимо добавил Шишок.
— Соболя добывать я ещё не разучился, — проворчал охотник. — Весь мир баламутят, ещё и плати им за это...
Лесовик шёл селом, сжимая в широкой руке три шкурки, и талый снег хлюпал у него под ногами. И таких вот они, воины Солнца, защищали, кровь проливали ради них... Ничего, оказывается, его подвиги не значат даже для этой бабы, с которой он столько лет прожил. Хотелось выпить, а ещё лучше — напиться. Вдруг со священной горы донеслись девичьи голоса, загудел бубен, зазвенела сталь. Шишок поднял глаза, прищурился. Девушки, встав в круг, хлопали в ладоши, а в кругу молодые воины — то ли сарматы, то ли поляне, то ли северяне — плясали по-сарматски, скрещивая мечи. Неожиданно Серячок встрепенулся и, радостно взлаяв, помчался на гору. Леший поспешил следом и увидел, как волк ласкается к одной совсем молоденькой девушке. В ней лесовик сразу узнал свою старшую дочь.
В глухой чащобе, куда не заходят охотники ни из северян, ни из нуров, ни из голяди, на полянке среди угрюмых вековых деревьев горел костёр. На ветвях белели человеческие черепа. На залитом кровью валуне лежало тельце годовалого ребёнка. У костра стояла женщина в сорочке и чёрном плаще, с распущенными светлыми волосами. Сорочка плотно облегала её сильное, здоровое тело. Женщина держала в руке чашу, сделанную из черепа, и лила в огонь свежую кровь. В тишине безлюдного ночного леса разносился её голос:
— Зову тебя, Подземная Владычица, Хозяйка Зверей, Властная над Солнцем, Всеубивающая, Всеразрушающая! Приди сюда, где петухи не поют, собаки не лают, люди земли не пашут, светлым богам не молятся! Зову тебя, Смерть-Яга!
Далеко на севере завыл ветер и понёсся, раскачивая и ломая верхушки деревьев. Пригнанные ветром тучи скрыли луну. Что-то непроглядно-чёрное мчалось по ночному небу, гася звёзды. Лес проснулся. Закаркали вороны, заухали совы, затрещали сороки, приветствуя чёрное летучее тело. А оно зависло над костром и устремилось вниз, на глазах превращаясь в чёрную ступу, в которой сидела старуха с распатланными седыми волосами, орудуя пестом и помелом, будто вёслами.