В ожидании полуночи развлекались: плясали под стук горшков, скакали друг на друге, блудили при всех, напоказ. Все были совершенно голыми, даже старики со старухами. Полётное снадобье из тирлич-травы, собачьих костей, кошачьего мозга и человеческой крови защищало не только от холода, но и от остатков стыда. Стыдились тут разве что походить на «дурачье праведное».
Хотя в темноте все собравшиеся превосходно видели духовным, а то и обычным зрением, городок ярко освещали костры. Свет их, однако, едва пробивался сквозь колдовской туман. Укрепления городка надёжно охраняли воины в чёрных медвежьих шкурах и чёрных кафтанах.
Но вот шум и возня смолкли. Из ворот детинца важно вышел Скирмунт с чашей из черепа в одной руке и с тремя кочергами в другой. Тело его, обильно поросшее рыжей шерстью, не прикрывало ничто, лицо же — рогатая личина. На груди висел серебряный диск греческой работы с ликом Горгоны. Рядом с зятем гордо выступала великая ведьма лысогорская — Костена. На белом обнажённом теле выделялось ожерелье из звериных клыков и колдовских оберегов (ими главная колдунья, впрочем, не так себя оберегала, как людям вредила). Между пышных грудей висел кремнёвый нож с рукояткой, окованной бронзой.
В толпе раздались разочарованные вздохи. Ожидали всех Самих — Чернобога с Ягой. Скирмунт, конечно, мужик видный, но до Чернобога ему далеко. Хотя преисподние владыки ещё могут явиться в самый неожиданный миг.
Следом за матерью шли Невея с Лаумой. Беззаботно-весёлая Лаума уже успела порезвиться с тремя колдунами, двумя чертями и даже одним упырём. Но злое, хищное лицо Невеи светилось лишь жаждой мести за отца. Эта ночь станет последней для Ардагаста, для его девки и для всего росского сброда! Ещё до первых петухов они успеют пожалеть, что не попали в пекло!
За предводителями ведовского сонмища Чёрные Медведи вели тринадцать пленников. Женщины и дети не кричали, не плакали — лишь испуганно молчали.
Молчала и Добряна. Среди голых телес и жутких рож девушка чувствовала себя словно в страшном сне, когда хочется закричать, но нет сил. Хоть бы сначала убили, а потом уже глумились над её телом! Или сделают ещё хуже: поглумятся, а потом отнесут к Ардагасту, перед тем распустив слух — сама, мол, захотела в Чернобоговы невесты! Распустив косу, северянка, как могла, старалась прикрыться от скотского сборища хотя бы пышными русыми волосами. Вслед ей, словно комья грязи, летели шутки и песенки одна мерзостнее другой.
Здесь бесстыдничали наперебой и северяне, и поляне, и нуры, и дреговичи — перед Чернобогом все были равны, хотя натравливать племя на племя и род на род хорошо умели.
А внизу, в яру, Ардагаст напряжённо ждал: когда же протрубит рог? Наконец рог прозвучал... совсем с другой стороны. Зореславич с досады сжал рукоять меча Куджулы. Конники в тумане прошли долиной Глубочицы мимо ворот городка и оказались перед северным отрогом горы! Видно, колдовское сонмище отвело глаза даже Милане...
— Всем налево и вверх! — тихо приказал Зореславич.
Стараясь поменьше шуметь, воины полезли вверх по склону. Мокрая глина скользила под ногами, но, помогая себе оружием, они смогли довольно быстро достичь частокола, шедшего по краю горы.
Ухватившись руками за заострённые концы брёвен, Ардагаст подтянулся и глянул поверх частокола. Голая толпа усеяла двор городка и склоны холма посреди него. На холме, озарённый пламенем костров, возвышался громадный идол, вытесанный из дерева и обожжённый до черноты. Островерхая голова глядела на три стороны тремя жуткими харями. Одна сжимала в зубах человека, другая — быка, третья — рыбу. Рука идола прижимала к груди три кочерги. Перед идолом на подставке стоял большой турий рог, совершенно чёрный, окованный вверху серебром. Чуть дальше от идола на трёх камнях лежала треугольная каменная плита. На нём белело что-то, плохо заметное снизу. Ардагаст как-то сразу понял, кто распят на жертвеннике и зачем.
Кто-то голый и рогатый, стоявший над жертвенником, заглянул в рог и с торжествующим криком вылил то, что в нём было, на распятое тело. Над сборищем зазвучал громкий, полный злой силы голос, в котором трудно было узнать прежний ехидный голосок заместителя верховного жреца:
— Радуйтесь, вещие: жертвенной крови в священном роге не убыло с самых святок. Значит, в этом году будет немало кровавых дел, угодных Чёрному богу. Приобщимся же к его силе, дабы исполнять его волю! Причастимся, о мудрейшие волхвы и ведьмы четырёх венедских племён! Тридцать — священное число. Причастимся кровью семерых детей, телом шести женщин.
У дурачья завтра Велик день. А у нас — свой праздник.