— У него что, сил только на тебя хватает? Или он твоего меча кривого боится? — дерзко бросила пленница в лицо царице.
— Помолчи лучше, бесстыдница! — вмешался молчавший до тех пор мужик-оборотень. — Из-за тебя все наши беды. Влюбилась без памяти в будина, когда у нас с будинами и северянами немирье было. Ну, умыкнул бы он тебя тихо, так нет, свадьбы захотелось. Вот и обернул князь Волх весь свадебный поезд, двенадцать человек, волками на целый год. И где же он теперь, твой жених отважный? Сам-то нынче ноги унёс... А ещё лезет в вожаки вперёд меня, старейшины...
— Ты, батюшка, Будрыса ещё не знаешь! — вспыхнула волколачка! — Он сейчас половину стаи увёл от дреговичей. Если нас и не выручит, то отомстит. А ты, царь, его ещё узнаешь — когда его зубы твою шею перехватят!
— Ой, боюсь! — рассмеялся Ардагаст. — Один волколак за мной уже охотился — от Днепра и до Гиндукуша, гор Индийских. И был он не серый, как вы, а чёрный.
— Неужели ты Сауархага одолел? — недоверчиво проговорил мужик. — Его, злодея, говорят, и оружие не брало.
— Это ваши копья да стрелы не брали. А мой меч так взял, что дядя мой даже обернуться до конца не смог, с волчьей головой в пекло ушёл. Если вру — пусть он сам по мою душу явится!
— Храни нас Ярила от него, живого и мёртвого! — вздрогнул мужик.
— Ярила — солнечный бог, а я воин Солнца. И племени Ярилы зла не хочу. Идите оба к Волху и скажите: царь Ардагаст пришёл только за данью. Кто её даст, того он от всех врагов защитит. А кто не даст, да ещё Чернобогово племя на помощь позовёт, тому будет то же, что бесам от Перуна и Даждьбога.
Мужик вздохнул, вытер пот со лба, словно не веря, что так легко отделался от грозного сарматского царя, и робко попросил:
— А не могут ли твои волхвы нас снова обернуть? Нам ведь волками ещё десять месяцев быть.
— Неужто вы, нуры, сами не умеете оборачиваться?
— Когда-то у нас все умели. А теперь больше волхвы да дружина.
— Князь наш — сам волхв. Он, кроме волчьего, три опрометных лица знает: летать соколом, бегать туром, плавать щукой. А ещё — пятое, тайное, — с гордостью сказала волколачка.
— А я вот всего только десять знаю, — с простоватым видом развёл руками Вышата. Потом воткнул в снег жертвенный нож и велел мужику перекувыркнуться через него. Тот, кряхтя, кувыркнулся и поднялся волком. Волхв снова воткнул нож и сделал знак нурянке, но та почему-то засмущалась, отвела взгляд. Милана внимательно пригляделась к ней, отвела в сторону и тихо сказал:
— Да стоит ли тебе дальше волчицей бегать? Побудь пока у нас. Ни тебя, ни детей никто обидеть не посмеет.
— Дети волчатами родятся — крепче будут, — покачала головой волколачка.
— Хорошо, я тебе другой пояс повяжу.
— Спасибо тебе, волхвиня, — тепло сказала нурянка и обернулась к Ардагасту: — Не можешь ли, царь росов, отпустить родичей наших? — Она указала на трёх связанных волков. — Это ведь мы их подбили напасть вместе с нами.
Волки в один голос жалобно заскулили, а оборотень-мужик растянулся пред царём на брюхе, положив голову на передние лапы. Ардагаст с усмешкой махнул рукой Серячку, и тот охотно перегрыз ремни на лапах сородичей. Пятеро волков помчались в лес. Дреговичи с сожалением смотрели им вслед: какие шкуры из рук выскочили!
Рать шла дальше к Днепру долиной реки Верицы. Волки по-прежнему нападали, но людей не трогали, если те не загоняли их в угол. Когда до Днепра осталось меньше дня пути, Ардагаст велел разбить стан. Близилось Рождество даждьбожье, — самая длинная ночь в году, когда Лада рожает золотовласого Божича, у которого по колено ноги в серебре, по локоть руки в золоте. Там, на кручах под Славутичем, — небольшие, но крепкие, выдержавшие не одну сарматскую осаду нурские городки: Милоград, Горошков, Чаплин... Поймут ли там, поверят ли сарматскому царю, который не бросается огненным змеем двенадцатиголовым жечь их деревянные твердыни, а празднует сам святую ночь и даёт праздновать им?
К празднику готовилось всё разноплеменное войско. Варили ячменную кутью с мёдом и орехами, овсяной кисель, колбасы, пекли блины. Вышата давно уже подобрал царскую русальную дружину, одиннадцать воинов: двое венедов, Неждан Сарматич, его отец Сагсар, ещё двое росов, двое кушан, Сигвульф, Хилиарх и воевода Вишвамитра Двенадцатый — сам волхв Вышата. Одного из венедов, погибшего в бою с лешим, заменил Всеслав. Вдали от людских глаз, в лесу или отдалённой хатке волхв обучал дружину русальским танцам, священным колядным песням, помогал готовить и освящать одежды, маски-скураты, жезлы со спрятанными в них чародейскими травами.