— Кто смеет? Царь. Мне и волк служит. Настоящий. И леший, хозяин его. Этот, если встанет в полный рост, весь твой стольный град по брёвнышку раскидает.
— Откуда у тебя власть такая, что все пред тобой склоняются? Ни у кого в лесу такой нет. — Голос князя дрогнул.
— Власть моя — от Солнца. И пока я верен Огненной Правде, не покинет меня огненный фарн — слава царская.
— Завидую я тебе, Солнце-Царь, — вздохнул Волх. — Мне вот на всех приходится оглядываться — на вече, на старейших. Хуже всего — на колдунов. Нашепчет кобник плюгавый, и не помогут ни меч, ни кольчуга. Потому я и выучился на волхва. Через какие обряды прошёл, кого видел, как тебя сейчас — лучше не говорить, да и нельзя. Одно открою: мог бы иметь власть над лесом больше твоей, если бы продал душу тому, кого добрые люди не поминают. Да ведь я оборотень, а не бес, и бесом становиться не хочу. Эх, разогнать бы всех чёртовых слуг, как вы в Дрегве разогнали!
— Разгоню, если ты со мной заодно будешь, и не тайком, а так, чтобы все знали: есть у них не только князь, но и царь.
— Непросто будет уговорить нуров сарматам покориться.
— Сам видишь: мир такой стал, что не отсидишься даже в волчьем лесу. И ведь не сарматы вас победят, если вздумается воевать, а греческие купцы, что ждут не дождутся вас в Пантикапее на невольничьем базаре.
— Век бы их, гречинов, не видеть, с товарами ихними да с обманами, — проворчал Волх. — Да любят девки стеклянные бусы, а я вот вино...
— С греками торговать можно, лишь бы себя не продавать и племя своё. И не воевать ни с кем в угоду грекам.
— Дивлюсь я: ты такой славный храбр, а воевать, похоже, не любишь. И другим не велишь. Не заскучали бы с тобой мои волки... Да и твои степняки.
— Ну, за войнами у меня дело не станет, — улыбнулся Ардагаст. — Солнце велит сражаться только за Правду. А у неё столько врагов — зачем ещё воевать ради Кривды, продавать друг друга за серебро? Людоеды сунутся — их проучим. А осенью задумали мы с Собеславом и Всеславом идти на Цернорига бастарнского и его чёрных друидов.
— Этих в одиночку никто не одолеет. А пять племён вместе... Эх и натворим мы с тобой дел, Солнце-Царь! — повеселел Волх.
Снаружи раздался шум, прогремел голос Сигвульфа:
— Говорите, где царь?
— А если что с ним сделали, так лучше в лес не суйтесь. Это я вам говорю, лесной хозяин! — шумел на весь город Шишок.
— Не съели мы вашего царя, — ответил какой-то нур. — Здесь он, с князем в бане парится.
— Раз не съели, значит, он теперь и ваш царь, — раздался категоричный голос Ларишки. — А я — царица. Кто не согласен — пусть выходит со мной биться, хоть на четырёх ногах, хоть на двух.
Ардагаст натянул чистую сорочку и штаны, приоткрыл дверь.
— Ларишка! Не изводи зря лучших воинов леса!
Тохарка спрыгнула с коня, подбежала к мужу, крепко обняла его. Заиндевевшая кольчуга холодила тело через рубашку.
— Зря ты кольчугу надела. Этим волкам верить можно.
— Видно, такие волки водятся только в венедских лесах, — покачал головой Сигвульф.
Войско росов вместе с дружиной Волха шло от городка к городку, собирая дань. И первой в ворота входила царская русальная дружина. Обходили дворы, славили богов и хозяев, заклинали обилие и благополучие, на весь год. Нуры принимали русальцев сначала настороженно, потом с охотой. Издавна ведь чужого волхва считали сильнее своего.
Да и весело становилось с приходом росских колядников. Редко кто в лесу решался даже на святки смеяться над нечистью и смертью так, как они. Страшный зубастый покойник вдруг выскакивал из гроба и принимался плясать под шутки и прибаутки. Кузнец перековывал старых на молодых. Убитый бык воскресал и принимался бодать девок, а журавль — клевать их. Грек норовил купить солнечного коня, чтобы оставить глупых скифов с деньгами, но без света. Шум, смех, визг... Ну какой же царь Ардагаст нечестивец и безбожник, если с ним такие благочестивые люди приходят? После них, поди, нечисть целый год не посмеет сунуться.
Несколько наглых чертей под видом ряженых попробовали затесаться среди колядников, чтобы наброситься на веселящихся людей, забывших страх чернобожий. Только Серячок сразу учуял нечистых и так покусал, что те еле ноги унесли туда, куда люди бесов посылают.
Но шутки и смех стихали, когда Вышата с Миланой ставили деревянную чашу со знаками двенадцати месяцев по ободку, наливали воды, пускали по ней деревянный ковшик-утицу и начинали гадание. Двенадцать святочных дней — лучшее время для гадания про весь будущий год. Куда укажет солнечная уточка, что возвестит — дожди или засуху, обилие или недород, войну или мир? Для верности ещё гадали по птичьему полёту, по расплавленному воску и олову, по золе е жертвенника, и у царских волхвов всё сходилось. А потом девушки бросали в чашу свои простенькие бронзовые колечки, браслеты, подвески, и Милана ворожила им суженых-ряженых.