В памяти словно высветило: узкая улочка в ночном Ершалаиме, толстый мытарь Менаше, валяясь в ногах у троих суровых иудеев с кинжалами, кладёт перед ними пухлый кошель с серебром, обещая дать ещё больше, но их предводитель с отвращением отбрасывает кошель ногой в сточную канаву и всаживает кинжал в спину мытарю. То были сикарии — беспощадные враги Рима и его приспешников. Он тогда успел спрятаться в сточной трубе и потом подобрал кошель. Неповоротливому Менаше повезло меньше. Люди, которых нельзя купить за деньги! В то время они казались Хилиарху безумцами.
— Думаешь, обманем? Не бойся, уж ради этого скаредничать не будем.
Этот жрец Тьмы говорил словно предводитель базарных воров! Вместо ответа, грек выбросил обе руки вперёд, отбил жезлом посох, а мечом — кочерги и одновременно ударил ведуна ногой в живот. Правая рука, пронизанная страшной болью, вдруг онемела и выронила меч, на клинке которого выступило чёрное пятно. Но и колдун не устоял на ногах и рухнул в снег. В следующий миг Хилиарху пришлось отражать направленный в лицо точный удар посоха. Сияющее мягким золотистым светом круглое навершие столкнулось с огненноглазым деревянным черепом. Яркая вспышка чуть не ослепила эллина. Череп на посохе раскололся, из трещины вырвалось облако чёрного дыма, и пламя охватило весь посох. Колдун отбросил горящий посох и, прежде чем грек успел опомниться, поймал его кочергами за ногу и рванул. Нога вмиг онемела, и Хилиарх упал. Ведун поднялся над ним с занесёнными кочергами. Уродливая маска вдруг превратилась в лицо... самого Хилиарха — хитрое, самодовольное, расплывшееся в скептической ухмылке. А чёрный дым из посоха стал сгущаться, приобретая очертания жуткой клыкастой и когтистой твари с перепончатыми крыльями.
Мелькнула дрянная, трусливая мысль: «За что пропадать? Сдаться, пока не поздно!» Отгоняя её, эллин громко выругался по-венедски и взмахнул левой рукой с жезлом. Волхв перехватил кочергами жезл под навершием и потянул к себе. Хилиарх напряг мышцы руки. Свечение жезла ослабло, холод волной прокатился по руке, плечу, груди, подбираясь к сердцу. Раздался треск, но раскололось не древко жезла, а навершие. Из него вышло зелёное облако и приняло вид женщины в длинном платье, с распущенными волосами и воздетыми руками. Чёрная тварь метнулась к ней, и в воздухе закружился чёрно-зелёный вихрь.
Из последних сил удерживая жезл, Хилиарх вдруг заметил, что кочерги в руках его двойника раскаляются, краснеют. Ещё немного — и колдун, вскрикнув, выронил их. Рывком приподнявшись, грек ударил его жезлом в лицо — своё собственное лицо. Полыхнуло красное пламя, и ведун рухнул в снег рядом со своим противником. Теперь на Хилиарха глядело не его лицо, и даже не трёхликая маска, а почерневший, обгорелый череп. Следом рассеялись в воздухе оба призрака — чёрный и зелёный. Обессиленный вконец грек потерял сознание.
Схватку Хилиарха со Злогором не заметил никто. Внимание всех привлекло пламя, взметнувшееся вдруг из-за стены детинца. К этому времени большинство защитников Милограда уже погибло или сдалось. Вышата-вепрь с разгону выбил ворота, и росы ворвались в детинец. Горел храм Ярилы — невысокое деревянное строение, покрытое искусной резьбой, с конским черепом над входом. Из храма доносились крики, плач — и стройное пение. В зимнюю ночь, среди звона оружия и воинских кличей жутко звучали слова песни, которой все венеды славят в середине весны приход весёлого и щедрого бога.
А в тёмном небе, куда рвались языки пламени, вдруг проступила, затмевая сиянием звёзды, громадная фигура Белого Всадника. В одной руке он держал пучок колосьев, в другой — мёртвую человеческую голову. Жизнь или смерть нёс он, юный и весёлый, людям, что сейчас убивали друг друга или сами себя? С криками «Ярила с нами!» из-за домов выбежали воины в волчьих шкурах и волхвы в чёрных одеждах и с удвоенной яростью бросились на пришельцев. Иные, обратившись волками, вцеплялись во врага и гибли под мечами, не разжав клыков.