— Здравствуй, бабушка! Скажи, с кем это бьются люди незнаемые? Шум далеко слышен.
Старуха — седая, лохматая, простоволосая — недобро засмеялась:
— Смерти ищете, охотники? Не идите дальше, уже нашли!
Миг — и перед опешившими печорцами уже стояли вместо одной старухи — три. Две из них, слепые, держались за третью, одноглазую, с торчавшим изо рта клыком. При этом все трое вовсе не казались беспомощными. Злой, безжалостной, древней силой веяло от них. Старухи ехидно захихикали — и всё вокруг неожиданно стало туманным, изменчивым, незнакомым. В тумане возникали и пропадали скалы, деревья, болотные топи. «Ведьмы! Кривая, Нелёгкая да Недобрая!» — поняли охотники и схватились за луки, шепча заговоры. Но Кривая вынула глаз и клык, выставила вперёд, как оружие, — и упали бессильно уже сорвавшиеся с тетив стрелы, а сами печорцы, молодые, сильные, рухнули замертво. Их предводитель, умирая, ещё успел увидеть, как чудовищно преобразились старухи. Космы их обратились в шевелящихся змей, головы покрылись чешуёй, изо ртов высунулись кабаньи клыки. Руки стали медными, за спинами выросли золотые крылья. Трое разом взмыли в воздух и полетели в разные стороны — туда, где кипели в тайге три побоища.
В отряде Сигвульфа едва ли не первыми поняли, что за диковинное, блестящее металлом существо летит к ним, два грека. Оба враз оцепенели, скованные древним страхом. Где сын Зевса с зеркальным щитом и алмазным серпом, в шапке-невидимке и крылатых сандалиях? Они же люди, всего только люди, Хилиарх из Кизика и Харикл из Эмесы! Из печорцев лишь самые смелые решились пускать стрелы в страшную богиню-ведьму, остальные же бросались наземь, забивались в кусты. Взялись за луки и сарматы, но стрелы падали, теряя в полете силу.
Ведьма летела не так уж низко, но все, даже отводившие и закрывавшие глаза, ясно видели её лицо. Молодое, правильное, в ореоле извивающихся змей, оно было прекрасно, но то была завораживающая красота змеи. Холод и смерть лились из немигающих, голубых, как лёд, глаз. Вместе с налетевшими внезапно с востока порывами ледяного ветра этот взгляд пробирал до костей, сковывал душу и тело, убивал волю. Иные и впрямь умирали, обращались в каменные и ледяные статуи. Но не так-то просто было убить одним взглядом бывалых воинов и отважных охотников. Люди махали оружием, ругались, кричали:
— Эй, ты, летучая гадина, спускайся, мы твоих змей мечами сострижём!
Сагдев, превозмогая страх, подбадривал своих дружинников:
— Держитесь, воины степи! Видите, лошади её не боятся! Кто повернёт коня, тот не мужчина!
Взоры многих обращались к Милане. Но волхвиня, раненная в голову каменным топором какого-то отчаянного безголовца, с трудом приходила в себя. Склонившийся над ней Сигвульф с тревогой думал о том, что будет, если незнаемые оправятся от испуга и бросятся на скованных колдовским взглядом воинов.
Всеобщее настроение передалось Хилиарху. Стряхнув с себя оцепенение, он хлопнул по плечу Харикла:
— Держись, алхимик! Видишь, не так эта горгона сильна, как твердят поэты!
Бледный как мел бронзовщик с трудом проговорил:
— Порошок... Мешочек ещё остался...
Хилиарх быстро взял у него мешочек, протянул молодому дружиннику-нуру:
— Что приуныл, Гостята? А ну, соколом!
Враз повеселевший юноша понимающе тряхнул русыми кудрями, обернулся соколом, взлетел. Хилиарх с замирающим сердцем следил за ним: выдержит ли взгляд горгоны так близко? Вот сокол полетел куда-то в сторону, потом набрал высоту и, оказавшись над головой богини, обрушил на неё облачко голубовато-зелёной пыли. Люди, цепеневшие под взглядом ведьмы, ясно увидели, как задёргались её волосы-змеи, исказилось от ужаса безжалостное красивое лицо, и чудовище, судорожно взмахивая крыльями, понеслось прочь. Сокол летел следом, посыпая страшную богиню египетским порошком. Воины разразились ликующими криками.
— Вот додумались, молодцы! — раздался голос Миланы. — Хорошо хоть ветер мой не утих, а то бы просыпалась эта дрянь прямо на нас... Погодите радоваться, сейчас она вернётся. Жаль, солнца не видно. Сигвульф, зажги огонь!
Волхвиня достала из сумы серебряное блюдо с Артемидой и факел. Гот зажёг его. Вскоре горгона и впрямь вернулась. Её лицо, прежде по-змеиному холодное, теперь пылало яростью. Милана, напевая заклятия, направила в её сторону блюдо. Сигвульф держал перед ним факел. Серебристый луч ударил в небо, и вдоль него понеслась прямо на горгону юная богиня верхом на златорогой лани, в короткой тунике, с луком в руках. Перед богиней бежали, приплясывая, два шамана в трёхрогих шапках, потрясая каждый двумя мечами. Полупрозрачные тела богини и её спутников сами состояли из чистого, яркого света. Сияющие стрелы полетели в крылатую ведьму, и та, не выдержав, помчалась прочь. А остановившееся было скопище побежало к Щугору теперь уже без всяких чар. Сарматы и печорцы ринулись следом, истребляя бегущих.