На носу самой большой ладьи стоит молодой еще златоволосый воин. На его кольчуге блестит золотая львиная голова, окруженная лучами. Ее словно охватывают когтистые лапы волчьей шкуры, связанные под горлом воина. Одной рукой он поглаживает рукоять меча, другой обнимает за плечи женщину с красивым бледным лицом, чьи распущенные черные волосы падают на белый плащ волхвини. Эту женщину в племени за глаза зовут Упырицей, но в глаза называют только "пани Данута", "пани волхвиня".
-- Тихо как, мирно. Словно в предвечные Велесовы времена, когда не было войн, - сказала женщина.
-- Мужчины и тогда сражались. Со зверями, могучими, как они сами, возразил воин.
-- Зато теперь воюют даже с женщинами и детьми. Наверняка сейчас какой-нибудь дурак кричит под нашими окнами: "Ведьм и упырят - в купальский костер!"
-- Наших детей никто тронуть не посмеет. Знают, что будут иметь дело с волками.
-- Да, нас с тобой боятся. Детей пугают: "Пан волчий воевода заберет", "пани Данута заест". Ну кого я когда заела до смерти, кроме тех, кто сам того заслужил?
-- Пусть боятся! - глаза воеводы полыхнули безжалостным огнем. - Даже среди наших панов многие рады бы покориться немцам, чтобы помыкать поселянами. Только помнят о волчьих клыках и о твоих чарах.
-- Вот они и распускают слухи, будто мы, серые воины, те же упыри: кровь пьем, младенцев едим. А главная кровопийца, конечно, я... Приласкаешь, бывает, ребенка - а мать его уже бледнеет, будто мертвая. И подруг у меня здесь нет, кроме наших волколачек. Скажи правду, Лютомир, тебе ведь со мной еще труднее стало?
-- Нет, Данута, я с тобой стал только сильнее. Те три ночи у твоего кургана... Сколько раз твердил себе: дурак, не берись за то, что не всякий волхв сможет. Пробей ее осиновым колом - и прославишься. Только мне ты нужна была, а не твой труп. После тех тварей, бесов, после самого Чернобога-Вия, после того, чем ты была - что мне теперь паны, князья, конунги!..
-- И я тогда победила двоих чудовищ: Эрменгильду и то, что она хотела из меня сделать. Ведь так просто было: заесть тебя, чтобы ты тоже стал упырем.
-- Твои зубки до сих пор сидят в моем мече. Зато какую трепку мы им всем задали под конец! - рассмеялся Лютомир.
-- А слава досталась Чернохе: после третьих петухов добивал кольями упырей и нас с тобой, вроде бы, изгнал! - Бледное лицо Дануты на миг осветилось улыбкой, и сновав тень заботы легла на него. - Не будет нам покоя, пока жива Эрменгильда. Это она к детям всякую нечисть подсылает. А они с теми... уж больно по-свойски. Недавно упыря дразнили: Бронек волчонком обернулся, Збышко - на нем верхом, в зубы по головке чеснока... Мы с Ядзей оборотились волчицами, загрызли нечистого. А Збышко в слезы: "Мы же с ним игрались".
-- Настоящими волками растут - смелыми, но осторожными! - довольно разгладил вислые усы Лютомир.
-- Как бы не убежали этой ночью с чертятами клады искать! - вздохнула волхвиня.
Они замолчали, глядя в сторону Готискандзы. Где же готы? Разведчики, обернувшиеся соколами, доносили: драккары все еще стоят на Ногате. Данута напрягала духовное зрение: не отводят ли готские ведьмы глаза лютичам? Вдруг вместо драккаров появилась и стремительно понеслась к велетским судам лодка. Ее темно-синий парус с нашитыми на нем звездами и полумесяцем был надут, хотя ветра не было. На носу стоял Витол в кольчуге и черном плаще. Подплыв к главной ладье, он бесцеремонно крикнул:
-- Прохлаждаетесь, серые вояки? А готы у вас перед носом проскочили. Выплыли по Висле в Коданский залив и идут на всех парусах к Янтарному берегу. С ними Эрменгильда и ее новый любовник-римлянин.
-- Чьи тогда драккары стоят на Ногате? - возразил Лютомир.
-- Нет их там ни одного. Видно, вашим разведчикам галиурунны морок напустили. Догоняйте теперь, ротозеи!
И волшебная лодка унеслась, словно призрак. Данута прикусила губу. Учительница провела ее, как девчонку! А Лютомир уже громко и уверенно отдавал приказы:
-- Поворачивайте ладьи! Идем к проходу между косой и Самбией. - Он сжал плечо жены. - Давай, Данута, попутный ветер, да посильнее. Только бы успеть!
Волхвиня встрепенулась, привычно зашептала заклятия. Теперь это была уже не печальная и добросердечная женщина, а сильная и уверенная в себе волчица, подруга вожака. Развернув звероголовые носы, ладьи, словно волчья стая, устремились на северо-восток. Внезапно поднявшийся ветер туго надувал паруса со знаками Солнца-Радигоста.
А по небу наперегонки с ладьями уже неслась другая стая. На метлах, ухватах, кочергах летели ведьмы - готские, эстийские, венедские. Не было только их наставницы и предводительницы - Эрменгильды. Вместо нее стаю вела Лаума. Бесстыдно-голые, с распущенными волосами, они то дразнили воинов грубыми шутками, то кричали: "Эй, Данута! Ты же наша! Тебе не выстоять против нас всех!" Волхвиня знала, что такое колдовской поединок в одиночку против целой своры ведьм. В школе Эрменгильды это было наказанием и испытанием одновременно.
А ведьмы уже перешли от слов к делу. Поднялся противный ветер. Два насланных чарами ветра столкнулись, и перед ладьями завертелся ревущий водоворот. Ветер налетал то сбоку, то сзади, грозя опрокинуть и разметать ладьи. Скрылись испуганные морские девы. Гладь залива превратилась в бушующий хаос. Лютичи гребли, помогая ветру, и во все горло ругали колдуний, посылая их во все негожие места к Яге, всех чертей матери.
Но стояла на головной ладье у мачты молодая женщина в промокшем белом плаще, с прилипшими к плечам мокрыми волосами. Упорно подавляя метавшийся на дне души страх, плела она вязь заклинаний. Она должна, должна выстоять против этой наглой, пышнотелой, гулящей пришелицы, против всей этой стаи шлях и пакостниц, не таких уж смелых по одиночке! Ведь серые воины верят в нее, свою чародейку, отважную подругу их непобедимого вожака. И слабели порывы ветра, упираясь в незримые стены, разлетались брызгами громадные волны, все дальше отступал грозный водоворот.
Рядом с Данутой стоял, сжимая меч, Лютомир. Уже несколько ведьм, обернувшись то вороной, то коршуном, бросались на волхвиню, но всякий раз напарывались на его рунный клинок. Только бы она сама выдержала! Ей ведь некому сейчас помочь, кроме нескольких чародеек-волколачек. Ни одного волхва не отпустил с ними князь. Нужно в купальскую ночь вымаливать урожай для племени, отгонять ведьм от сел... от панских полей и стад особенно. А ведьмы-то вот они все! Что ж, не дело воина обижаться на тех, кого сами боги велели ему защищать. Взгляды этих людей опущены к земле - к Матери-Земле, но разве не она кормит воинов?
А по другую сторону косы драккары Берига без помех рассекали ласковые волны Коданского залива. Впереди шел "Черный Змей" - корабль конунга. Красота тихого ночного моря не трогала сердца конунга. Над его головой, на знамени, увенчанном деревянным вороном, скалил зубы волк, а на носу корабля - дракон. Ворон, волк и дракон - кровь, смерть и трупы во всех трех мирах! "Радовать волка", "радовать ворона" значит "сражаться". Вот где радость и судьба воина! А после битвы, конечно, добыча, попойка, женщины. Все это - награда герою за подвиг, но она не заменит наслаждения битвы. И пусть этой ночью начнется Рагнарек - конунг готов и его дружина счастливым смехом бросятся в огненный водоворот Последнего Боя вслед за Гаутом Одином.
На самом носу головного драккара стояли Эрменгильда с Эпифаном. Рука эллина обнимала плечи колдуньи. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо, как с этой варваркой. Оба они умели наслаждаться властью над миром, которую дает тайное знание. Пусть тупые вояки тешатся кровью - для того они и созданы. Мага и ведьму тоже не пугал Рагнарек. Этот мир, грязный, жестокий и кровавый, обречен сгинуть в мировом пожаре. Поднести факел, что разожжет этот пожар - вот величайшая честь и счастье для истинно мудрого.
А если мир на этот раз не сгорит - тоже неплохо. Эпифан, конечно, не променяет своего царства на здешние дебри. И пророчица готов не уедет на неведомый юг. Но приятно будет снова встретиться, когда легионы выйдут к Венедскому морю, навстречу дружественным готам, владыки юга - к владыкам севера. Есть избранные мудрецы, цари, народы, избранные повелевать этим миром и разрушать его. А прочие смертные, погрязшие в низких земных заботах - прах под их ногами.