Жрицы и русальцы бережно опустили в воду оба изваяния и дерево. Следом, раскачав, бросили Ардагаста с Лаймой. В наборном панцире, гребя одной рукой - в другой пылала Колаксаева чаша - плыл Зореславич, а рядом, счастливо и дерзко улыбаясь, плыла девочка-жрица, и волна колыхала ее темные волосы. Толкая перед собой блестевшие янтарем и серебром статуи, подплыли они снова к колеснице. Торжественно, многоголосо зазвучал хор:
Не страшна и смерть для светлых богов: в ней - начало жизни для природы и ее детей. Так ли уж трудно уподобиться богам? Вот оно, бессмертие и спасение души! Зачем искать какого-то Высшего Света, если можно отдать жизнь ради этого мира, этих людей, и тем самым воскреснуть? Воскреснуть для новой борьбы, среди бессмертных воинов Солнца, а не надменных чернокнижников, презирающих мир.
-- Каллиник, очнись! Бросаем венки!
Сотни венков летели парами в морские волны. Вместе полетели и венки коммагенца и эрзянки - и вместе поплыли, будто сросшись в воде, среди множества других. Амазонка в восторге прижалась к царевичу.
-- Видишь, никто нас не разлучит, кроме Мораны. А теперь - к ней, в море!
Со смехом и шутками бросались в волны веселые пары. Теплой и ласковой была вода. Только вот купаться пришлось в одежде, еще и в доспехах. Одни лишь русалки, вольные и быстрые, как сама вода, плавали и ныряли нагие, еще и посмеивались над людьми, в шутку норовя потянуть на дно или хоть стащить шлем. Шишок, низенький, но сильный, ухватил сразу двоих зеленоволосых проказниц и потащил на берег. Те отбивались и кричали, что сегодня любви не будет. Иные молодцы-волколаки, обернувшись щуками, шныряли между купавшимися и хватали за ноги кого попало.
Со стороны праздновавшие казались вовсе беспечными. Многие, особенно самбы, в душе надеялись, что все обойдется, не решатся немцы на такое нечестие - напасть в святую ночь. Но настоящего воина врасплох не застанешь. И настоящего волхва тоже. Вышата и обе росские волхвини, напрягая духовное зрение, вглядывались в, казалось бы, пустынное море. Заклятие отвода глаз - несложное, но сильное. Лишь очень опытный маг может почувствовать незримую колдовскую завесу. Лютица почувствовала ее первой. Снять же преграду удалось лишь втроем. И тогда глазам праздновавших предстали выстроившиеся в ряд змееголовые драккары.
Глава 5. Битва в Купальскую ночь
На берегах нижней Преголы в эту ночь не жгли костров. Друг против друга стояли две рати. На северном берегу замерли, выставив копье, закованные в железо аланские и росские всадники. За ними - конная дружина ятвягов. Слева от конницы стояли надравские пешцы, справа - самбийские. Позади всех, особняком - серые воины, пока еще в людском обличьи и на конях. За рекой сгрудились конные мазовшане, галинды, барты, натанги и разбойники с Днепра. Слева и справа от них - пешие натанги и барты. Вармы еще не подошли.
Больше всех на южном берегу шумели воители Прибыхвала и Медведичей. Паны громко похвалялись тем, что они сделают с кумысниками и их прихвостнями, а "защитники леса" изощрялись в самой непотребной брани, которой Мать Сыра Земля гнушается. Многие эстии вторили им, браня по-ведендски жриц Лады, а то и ее саму - лишь бы заглушить в себе страх и совесть.
Инисмей презрительно щурил узкие глаза. Замысел врага был ему ясен, как эта лунная ночь. Орут и дразнятся, а в бой не спешат, хотя брод перед ними. Кольчуг-то мало даже у дружинников, а щиты, кожа и звериные шкуры - плохая защита против копий, пробивающих насквозь панцирного всадника. Значит, надеются выманить сарматов на свой берег, чтобы те завязли в плотных рядах лесных дружин, а затем истаяли под стрелами лесовиков: хоть в чаще, хоть на узкой полосе между ней и Преголой. Ничего, он, "степной волк", отучит их надеяться на родные дебри. Царь аорсов обернулся к волколакам, но взгляд его перехватил Андак.
-- Великий царь! Выше по течению есть еще один брод. Позволь мне с моей дружиной и с оборотнями ударить в тыл этому скопищу. Они и десяток сарматов примут за целую орду.
Глаза князя горели, как у юного дружинника, рвущегося в первый бой. Подвиг - вот что ему нужно! Подвиг, который признают все росы, который вернет ему, зятю Сауаспа Черноконного, уважение всего племени, а не только упорных ненавистников Ардагаста. Инисмей, давний приятель, должен понять его.
Великий царь кивнул, довольный тем, что непутевый князь так хорошо угадал его замысел:
-- Твоя дружина мала, Андак. Бери три десятка всадников и всех волколаков.
Гордый князь нуров лишь насмешливо осклабился, узнав, что его ставят под начало к горе-покорителю севера. Ардагаст бы так не сделал, но... За девять лет Волх повидал мир и хорошо усвоил: царство, особенно великое, держится подчинением.
Луна светила ярко, но никто из лесовиков не заметил, как всадники и волки перешли реку и звериными тропами двинулись через лес. Мало кто умел отводить глаза так, как Седой Волк, вожак волколачьего племени.
Ни покоя, ни уверенности не было в душах предводителей скопища на южном берегу. Несмотря на вещания Аллепсиса, все князья понимали, что ввязались в нечестивое, опасное и позорное дело, позорнее которого теперь было бы только отступить. Оставалось надеяться на богов да на могучие чары Нергеса с Чернохой. Хуже всего было на душе у Тройдена. Во что он втянул свое племя? Молодому князю хотелось выкрикнуть сарматский клич, ударить мечом по самодовольной роже Прибыхвала, чтобы янтари с усов посыпались, броситься рубить проклятых бродяг в медвежьих шкурах... Только пойдет ли за ним дружина? Кавас, Кавас, черный бог войны, пошли своему воину победу или хоть славную смерть!
А два чародея преспокойно отъехали к самому устью Преголы. Черноха воздел руки и принялся читать заклятие на языке египтян. Заклятие продал ему за немалое число полновесных монет времен республики купец-иудей. По заверению купца, с помощью этого заклинания Моше, великий волхв иудеев, перевел свое племя через море. Не очень надеясь на привозное колдовство, Чернохе помогал Нергес, знаток водных чар.
Воды залива расступились, обнажая дно. Повинуясь заклятию сигонота, оно быстро высыхало. Дружины Прибыхвала и его союзников, развернув коней, во весь опор поскакали к заливу, а потом - через него, между двумя водяными стенами. Следом побежали пешцы. Прегола тем временем разливалась. За рекой не сразу поняли, что происходит. Даже князь-чародей Скуманд решил, что враги уходят, запрудив колдовством реку, чтобы затопить брод.
Когда отряд Андака вышел из леса, на берегу оставалась лишь часть пешцов. На них и обрушились росы и волколаки. Заслышав грозный клич "Мара!" и волчий вой, одни пешцы разбежались куда попало, другие бросились к колдовской переправе. Росы гнали их, как стадо. Впереди несся, подняв длинный меч, Андак. Душа его пела, как тетива лука, летела небесным крылатым волком. Теперь он снова настоящий росский князь, вожак степных, да теперь уже и лесных, волков. Волк - зверь Солнца, зверь-воин. Его боятся, проклинают, но чтут...
При виде конных сарматов и оборотней оба колдуна, не долго думая, обернулись воронами, ухватили когтями сумки с чародейскими предметами, и улетели за реку. Водяные стены тут же сомкнулись, утопив немало пеших эстиев. Оставшиеся на южном берегу сгрудились, выставив копья. И тут из леса затрубили рога, загремел боевой клич. Под красным знаменем с белым бараном на росов неслась конная дружина, за ней бежали пешцы. То было ополчение вармов. Они чаще других эстиев воевали с вильцами и не так боялись волколаков. Приободрились и стоявшие на берегу. Им ли, лесовикам, не привычна охота на волков? Хоть и говорят, будто волколаки неуязвимы. А сарматов здесь не так уж много.