Старик взмахнул копьем, и всадницы на крылатых конях понеслись прямо на Сигвульфа. Но навстречу им уже летела черноволосая всадница с белым сияющим мечом. Они встретились, вокруг богини смерти завертелся стальной вихрь, и видение пропало.
- Ты хорошо ответил богу. Какой бы волхв из тебя вышел! - тихо сказала Милана мужу. Из стоявших на валу только она видела и слышала то же, что он. - Куда лезешь, гадина болотная! - это уже относилось к дракону, вернее, к его ящериной голове, что показалась в бреши, когда внезапно осыпался вал. Сигвульф поднял священное копье...
Все в городке были так заняты схватками с драконом, змеицей, ведьмами, чертями, что мало кто поспешил ко входу, когда раздалось: "Готы у ворот!" Понадеялись на крепость дубовых бревен и защитных чар.
Бериг махнул рукой, и дружинники вывели вперед пленника - молодого самба. Двумя ударами меча конунг разрубил ему спину крест-накрест, так, что показались легкие. Это называлось "врезать орла". Затем, прикрываясь щитом от стрел, высек на обеих створках ворот руну разрушения Хагалаз вместе со злой и могучей руной Турс, "великан". Он вырвал кусок легкого у еще живого пленника и кровью его окрасил руны. После этого конунг отошел, уступая место Эриле Полутроллю.
Берсерк отбросил щит, меч, поднял руки, громогласно взревел. Миг спустя перед воротами стоял медведь - громадный, чуть не вдвое больше обычного. Немало сил потратила Эрменгильда, пока научила сына оборачиваться Великим Медведем - могучим зверем изначальных времен, ушедшим в нижний мир вместе с Индриком, Носорогом и Великим Львом. Но даже у Великого Медведя не было таких огромных, не умещавшихся в пасти клыков. Это уж досталось Эриле от его отца-тролля.
Легко вырвав два копья у защитников ворот, Полутролль ухватился лапами за обе створки и рванул их на себя. Дубовый засов переломился, и ворота распахнулись. Эрила первый ворвался в городок, а за ним, неистово ревя, ринулись остальные одиннадцать берсерков - кто с мечом, кто с дубиной, кто с голыми руками. Заждавшиеся боя, они на глазах теряли человеческое обличье. Лица обращались в медвежьи морды, руки - в мохнатые лапы. В душах же их не осталось ничего человеческого, кроме воинских навыков. Никакое бешенство не могло лишить воинов-медведей умения сражаться, и это делало их опаснее любого зверя.
Ни о славе, ни о добыче не думали сейчас берсерки - только об убийстве. С размозженными головами, переломанными костями падали вставшие на их пути росы, жемайты, самбы. Не могли устоять ни пешие, ни конные. Дико ржали изувеченные лошади. Даже пекельные черти спешили убраться с дороги. Устилая трупами городок, воины-звери рвались к священному костру. А следом за ними ломилась вся дружина готов во главе с огнебородым конунгом.
Бой кипел уже у самого костра, вокруг которого кучка волхвов и жриц продолжала творить чары.
-- Не размыкайте круг! - сказал Вышата.
Каллиник с трудом сдерживался, чтобы не ринуться в бой. Его Виряна рядом сражалась с разъяренными полузверями, а он, мужчина и воин, под защитой ее и ее подруг-амазонок твердил заклятия. И нужно было не просто повторять слова, а вкладывать в них весь свой магический дар. Ведь если погаснет огненное дерево или хоть ослабнет его свет - в городок может ворваться дракон. И так под его натиском колеблется, трясется сребролистый шатер. Где-то на валу Ардагаст огнем своей чаши укреплял шатер, отгонял чудовище от брешей. Коротка Купальская ночь, близок рассвет. Но до него воины Тьмы еще могут успеть оставить на месте городка пепел и трупы. Поэтому нельзя ему, Каллинику, ни отвлечься, ни оглянуться. Даже если рядом будет слышен предсмертный крик Виряны. В этом бою у каждого свое место.
Ближе всех к священному костру оказался Эрила Полутролль. Он не имел даже дубины: чтобы убивать, ему хватало медвежьих лап и троллиных клыков. Даже заговоренные стрелы Лаймы не могли его остановить. Несколько волколаков отлетело от него с переломанными костями. Бериг с азартом следил за своим лучшим берсерком, Эрменгильда, заточенная в драконе - за сыном. Сейчас он расшвыряет этих жалких колдунишек, разметает костер, и погаснет проклятое огненное дерево. И тогда все сокровища Янтарного Дома станут наградой героям...
Два аркана - Сагсара и Неждана, разом просвистев, захлестнули шею и правую лапу Эрилы. Полутролль ткнулся мордой в землю, но на задних лапах устоял и даже сумел перехватить и порвать душивший его аркан Сагсара. Сармат обнажил меч, но мохнатая лапа тут же выбила его из руки. Следующий удар размозжил бы Сагсару голову, не удержи его сын громадного зверя на аркане. Тогда отец выхватил из-за пояса русальный жезл, ударил по страшной лапе, и та... вновь стала человеческой рукой. Неждан тут же огрел своим жезлом Полутролля по другой лапе.
- Человеком стань, урод! - прорычал Сагсар, нанося удар в медвежью морду опешившего берсерка.
Миг спустя вместо страшного клыкастого медведя у ног русальцев лежал человек, хотя и могучий телом. Пораженный "берсеркским бессилием", он не сопротивлялся, когда меч Неждана снес ему голову. Ее тут же поднял на копье какой-то самб. Ящериная голова дракона жутко, отчаянно зашипела, ударила струей воды, но та, коснувшись огненной листвы, сразу обратилась в пар. А к костру уже спешили, покинув вал, другие русальцы. Одно прикосновение их жезлов возвращало воинам-зверям человеческое обличье - и при этом лишало всей их страшной звериной мощи. Обессилевших берсерков рубили и топтали дружинники, разрывали в куски серые воины Дорспрунга.
Тем временем к валу пробивался берсерк Сигбьерн Рыжий. Это ему, убийце конунга ругов, Бериг приказал покончить с царем росов. Даже медвежья ярость не лишала рыжего руга хитрости и коварства. Безо всякого рева подобрался он поближе к Ардагасту и внезапно вскочил на вал. Одна Ларишка успела броситься ему наперерез - и тут же упала под ударом дубины. Но ее крик заставил Зореславича обернуться. Золотой луч чаши мигом обратил медвежью голову берсерка в обугленный череп, и Сигбьерн рухнул с вала.
Ларишка лежала неподвижно, ее черные волосы были залиты кровью. Ардагаст хотел броситься к ней, но тут опять задрожала под натиском драконьего пламени серебряная листва, и снова пришлось вступить в огненный бой. Он готов был сам обратиться в огонь, лишь бы выжечь всех этих драконов, берсерков и прочих выродков, обратившихся в чудовищ, чтобы сеять побольше зла! Отец, дядя Гремислав, где же вы, небесные воины Даждьбога и Перуна?
Заметив яростное лицо царя, индиец тронул его за плечо.
-- Дракон уже ослабел, мы его и копьями сдержим.
Зореславич склонился к жене, над которой уже хлопотала Милана.
- Жива твоя царица, не спешит за ней Морана. Только ты уж сам повоюй сегодня. Не все же ей тебе спину прикрывать.
Ардагаст спрыгнул с вала, вскочил в седло.
-- Смерть берсеркам!
Колаксаев огонь нельзя было обращать против людей - лишь против нечисти и тех, кто сам стал ею. Это знал и конунг готов.
-- Эй, любимец Бальдра! Сразись с готами без своей золотой плошки!
И тут над головой Берига появились два ворона и прокричали:
-- Конунг Бериг! Ладьи вильцев подходят к твоим драккарам.
- Конунг готов! Конница сарматов и эстиев идет сюда, и пламя расступается перед ней.
Кто были те птицы? Хугин и Мумин, всеведущие спутники Одина? Или ведьмы из прилетевших с Лаумой? Уцелевшие готы после говорили по-разному. Бериг же сразу понял: городок может стать ловушкой. Огнебородый конунг никогда не торопился погибать, даже с великой славой. Потому и правил готами среди непрерывных войн больше тридцати лет. Когда он крикнул: "Уходим к драккарам!", никто из готов не посмел назвать его трусом. Все знали и верили: избранник Одина выведет дружину из самой опасной переделки, а потом неожиданно ударит на врага и победит.
Два десятка готов сгрудились в воротах и погибли, прикрывая отход. Остальные, в том числе уцелевшие берсерки, бегом спустились с горы. Снова открылся проход в огненном пекле, и поредевшая дружина устремилась со всех ног к морю. Следом у подножия горы появилась рать Инисмея. Но черно-красная стена уже сомкнулась за спинами готов, и Витол своим янтарем с ящерицей не смог ее преодолеть.