Получив под свое начало американских солдат, Осборн решил подтянуть их. Его не смущало, что тут были ребята из разных частей и различного рода оружия — помимо пехотинцев, связисты, саперы, артиллеристы и нестроевые — повара, санитары. Осборн наконец побрился. Казалось, вместе с грязной щетиной он сбросил с себя мрачную апатию и снова приобрел свой мушкетерский бравый вид.
На одном из привалов он построил американцев в две шеренги и обратился к ним с небольшой речью. Начал он отнюдь не резко, скорее покровительственно, как хозяин с работниками:
— Я хотел сказать вам вот что, люди. Вы потеряли воинский вид. Мы находимся в чужой среде. Партизаны не солдаты. Вы с них пример не берите.
Майкл, проходивший мимо, остановился и с удивлением слушал. Этих замашек он не знал за Осборном. «Он честолюбив, оказывается, — подумал Майкл, прислушиваясь к начальническим ноткам в голосе первого лейтенанта. — И, как все честолюбцы, он беспринципен…»
— Я не хочу видеть расстегнутых воротничков! — кричал Осборн. — Что за разгильдяйство! Ношение галстуков обязательно! А гамаши! Посмотрите на них! Шнурки волочатся по земле! Как черви! Безобразие!
Теперь уже не только Майкл, но и другие партизаны остановились и наблюдали это зрелище. Подошел и Урс. Он слушал с явным интересом и чуть усмехался в свою саваофскую бороду. Осборна нисколько не смущала эта аудитория. Он распалялся все больше:
— Отныне всякого солдата, которого я увижу без каски, я буду штрафовать. Для первого раза на десять долларов.
Солдаты молчали. Одни были испуганы, другие подталкивали друг друга локтями и насмешливо улыбались. Правофланговый, красивый рослый малый, откровенно засмеялся.
Осборн вскипел.
— Фамилия? Армия? — крикнул он.
— Взводный сержант Нортон из Третьей армии.
Глаза его дерзко блестели. Он не скрывал улыбки.
— Здесь, в походных условиях, нет гауптвахты, — отрывисто проговорил Осборн. — Но при первой возможности трое суток тебе обеспечено. Не надейся, что забуду. — Он прибавил более мягко, впадая в отечески-назидательный тон: — Стыдно, Нортон. Если бы командующий твоей армией генерал Паттон знал о твоем поведении…
— Стоп! — сказал Нортон. — Ныне Джордж Паттон уже не тот. На днях по приказу главнокомандующего генерал Паттон перед строем просил извинения у солдата. Да, сэр, у простого солдата.
Тут Урс внезапно расстался со своим олимпийским спокойствием и пробасил:
— Расскажи, парень.
Нортон ухмыльнулся.
— А что ж рассказывать, дело простое. Проштрафился — повинился. Мало что он генерал.
Ропот восхищения пробежал по строю солдат.
Урс настаивал:
— В чем проштрафился? Говори, сержант, не бойся.
Нортон ответил пренебрежительно:
— Чего мне бояться.
Вмешался Осборн. Он уже немного жалел, что не удержался от угрозы. Видно, она пришлась не по вкусу Урсу.
— Генерал Джордж Паттон, — сказал Осборн рассудительно, — герой Сицилии. Армия гордится им. Ну, иногда вырвется у него крепкое словечко. На то мы солдаты, черт возьми, а не монашки! Что ж, люди, может, нам выдать вместо карабинов сборники псалмов, а вместо касок напялить чепчики?
И он прибавил крепкое словечко. Солдатам эта присоленная реплика понравилась. Раздался одобрительный смех. Один Нортон оставался мрачным. Он сказал угрюмо:
— Да, большего сквернослова, чем генерал Джордж Паттон, в американской армии нет. Уж он такую похабщину откалывает! Недаром у нас говорят: ругается, как Паттон.
Осборн нахмурился.
— Генерал никогда не выражается зря. Всегда по делу… Недаром говорят, что он один из самых hardbitten генералов американской армии.
— Как вы говорите? — заинтересовался Урс.
— Да это словечко трудновато перевести, — сказал Осборн, — даже англичане его не совсем понимают.
— Почему? — возразил Урс. — Вот я понимаю. Загрубелый? Упорный? Крепкий в драке? Стойкий?
— Да, — неохотно согласился Осборн, — все это так, но и еще что-то неуловимо американское… — Вдруг он прервал себя и уставился на Нортона: — Смотрю я на тебя, сержант, и не пойму: ты как попал на север? Ведь Третья армия стоит далеко на юге, где-то в Эльзасе. Какого же черта ты болтаешься здесь? А? Можешь объяснить?