— Сколько еще было убито?
— Несколько сотен. Остальных я привел. Многих там обратили в это их христианство, и я не хотел никого оставлять, чтобы они не продолжали сеять свою веру.
Пленные лежали на земле, безучастные ко всему. Сил у них не было даже на то, чтобы поднять голову и взглянуть на дворец, но я поняла, что дело не в физическом истощении — у них не было надежды, а с ней умерло и простое человеческое любопытство, и теперь они ожидали смерти.
— Дай им выбор: либо отречься от своей веры, либо умереть, — сказал Шах-Джахан.
Воля правителя тут же была провозглашена. Как же быстро эти мужчины и женщины отказались от своего Бога! Если другой Бог — Аллах — сулит им жизнь, это ли не свидетельство Его могущества? Бог христиан не защитил их во время изнурительного похода, остался равнодушным к их мучениям, голоду и жажде. На помощь им пришел Бог Великих Моголов, и они с готовностью стали поклоняться ему. Только жрецы ответили твердым отказом. Они стояли особняком, молча.
— Приведи их, — приказал Махабат-хану мой муж.
У одного из них, шедшего впереди, на лице росли волосы морковного цвета, разбавленные сединой. Он не поклонился, когда вошел в диван-и-ам, не поклонились и остальные. Руки жрецов были связаны. Рыжебородый злобно смотрел вокруг, глаза его пылали яростным, тоскливым огнем.
— Ты помнишь меня?
— Да! — Жрец говорил резким, грубым голосом. Он, видно, привык отдавать приказы, смирение давалось ему с трудом. — Ты совершаешь святотатство…
— Разумеется. А ты, конечно, ничего дурного не сделал. После нашей первой встречи я прочел вашу Святую книгу. В ней говорится, что люди должны испытывать сострадание друг к другу, и еще много интересного. Вы, как и мы, верите в загробную жизнь, в рай, который вы зовете Небесами. Но эта награда определяется поступками человека здесь, на земле. Попадешь ли ты на Небеса, жрец, когда умрешь?
— Да, попаду. Я вел жизнь, угодную Богу, я возносил молитвы. Бог вознаградит меня за любовь.
— Как избирателен ты в своей любви — Бога любишь, а людей нет. И тебе не кажется странным, что Бог, твой Бог, требует любить всех людей?
— Лишь тех, кто следует Его наставлениям.
— Значит, и Он избирателен в своей любви. Сострадает, но при этом ставит условия…
— Разве твой Бог не так же поступает?
— Так. И это меня всегда удивляло. Но я не… — Шах-Джахан заколебался. Одно необдуманное слово, и его услышат наши собственные муллы. Приходилось сдерживать чувства. — Я — правоверный, и долг властителя повелевает мне любить в равной мере всех своих подданных. Я не могу позволить себе роскошь следовать только заповедям моего Бога. Я слушаю еще и свою совесть. А ты?
— Бог — моя совесть.
Меня передернуло от отвращения. Этот человек и наши муллы были совершенно одинаковы: твердолобые, ограниченные, закосневшие. Их сердца были иссушены, в них не осталось места для всего богатства жизни и любви; жилистые, ожесточенные души болтались в их телах.
— Твой Бог ничего не говорит о милости к ищущим? Наш Бог предписывает быть милостивыми, — сказал мой муж.
— Разве сильные мира сего нуждаются в милости? Она предназначена нищим.
— Тонкое разграничение, но порой и сильные испытывают нужду. Теперь ты боишься меня?
— Бог не покарает меня за то, что я сделал. — Жрец смотрел смело, с вызовом. — А твое наказание меня не страшит.
— Тогда я не хочу препятствовать твоей встрече с Богом.
Слова Шах-Джахана заставили жреца горделиво расправить плечи. Ему суждено быть мучеником, и орудием его спасения станет иноверец, падишах.
— Ты полагаешь, что твой Бог достаточно силен, чтобы спасти тебя?
— Он спасет мою душу от вечных мук. Он всемогущ!
— Ты так же глуп, как и другие люди, жрец. Ты, я вижу, веришь, что наделен силой, способной поднять тебя над твоей судьбой. Между мной и тобой есть небольшое различие. Будучи монархом, я понимаю, что власть смертна; ты, будучи жрецом, впадаешь в заблуждение, убеждая себя в бессмертии власти. Если упадет меч, а рядом не окажется Бога, готового принять твою душу, куда она отправится?
— Он встретит меня.
— Но не сейчас. Сначала ты проведешь два года в темнице и будешь ежедневно подвергаться бичеванию. Отбыв это наказание, ты будешь изгнан за пределы моей империи. — Шах-Джахан устало распрямил спину. Этот человек был не просто жрецом, он был фиринги, а фиринги постоянно угрожали трону. — В противном случае моя армия до основания разрушит Сурат[109] и вышлет всех людей твоей веры.
109
В 1613 году в Сурате была основана первая английская торговая фактория в Индии. Этот город в устье реки Тапти можно считать отправным пунктом грядущей колонизации Индии.