— Четыре, — хмуро сказал Гуля. — И одна запасная… В багажнике…
— Вы меня пригласите танцевать? — спросила Наташа, когда заиграла музыка.
— Любите танцевать? — спросил Гуля.
— Нет, — сказала Наташа. — Но это единственная легальная возможность вас обнять. Без риска, что вы убежите!
Гуля танцевал напряжённо, скованно — словно аршин проглотил. Наташа была нежна, прильнула лицом к его плечу, закрыла глаза.
— Господи, — с неожиданной болью прошептала она. — Неужели это так трудно: две недели поиграть роль влюблённого мужа?.. Сделайте это для меня… Вы же ничем не рискуете.
— Не могу, — сказал Гуля.
— Почему?
— Потому что вы мне нравитесь.
— Вам нравится женщина, и оказывается, она ваша жена. Что может быть лучше?!
— Я понимаю… — сказал Гуля печально, когда они вернулись к столу и сели. — Вам нужен другой мужчина. Весёлый. Красивый. Нахальный. Я никогда таким не буду. Поэтому мне лучше уехать.
— Да не нужен мне другой мужчина! — нервно сказала Наташа. — Не нужен!!!
Глаза её вдруг подозрительно заблестели.
— Если хотите знать, — прошептала она, из последних сил удерживая слёзы. — Я тоже ужасно старомодна!.. Я хочу, чтоб меня любили! Чтоб дарили цветы! Целовали в лоб перед сном! И приносили с базара картошку! Но не получается почему-то, не получается! Я не знаю, кто в этом виноват… Наверное, я… Почему-то каждый раз… или меня мучают… или я мучаю…
Она замолчала. Отпила глоток шампанского. Наклонила голову — и волна шелковистых волос скрыла от Гули её глаза. Спросила глухо:
— Ведь я вас мучаю?..
— Да… — тихо ответил Гуля. — Но мне приятно…
— Вы очень вежливый, я заметила. Никогда не признаётесь, что вам плохо.
— У меня был друг когда-то… который спекулировал своими несчастьями…
— Как это?
— Ну… если что-нибудь случалось… он тут же шёл к начальству и что-нибудь просил. Его жалели… и давали. Первый раз это получилось случайно… а потом он просто начал выдумывать несчастья, если ему что-то нужно было… И когда однажды случилось настоящее несчастье… ему никто не поверил… Но самое ужасное, что он уже не мог удержаться… и тут же пошёл что-то просить…
— Что?
— Не помню. Кажется, машину. Это было… омерзительно, но… он меня на всю жизнь отучил жаловаться.
— Вам не везло с друзьями?..
— По-разному было… Просто измены друзей запоминаешь на всю жизнь… Был человек, я его считал необыкновенно искренним… Знаете — человек без кожи, как говорится. Такой… одержимый… в борьбе с неправдой… такой ослепительно одержимый! А потом вдруг выяснилось, что боролся в основном с той неправдой, которая была невыгодна. А которая выгодна — ту не замечал. Одержимость оказалась обыкновенной истерикой, которую он включал и выключал как кофемолку…
Музыка давно куда-то исчезла, растворился в ночи дымный ресторанный зал, исчезли люди… Они сидели в огромном пустом зале с прозрачными стеклянными стенами. Стены чуть заметно светились, позади них была ночь…
Голоса, похожие на шёпот, шелестели в этом космическом пространстве понимания, голоса вливались один в другой, продолжали друг друга, обрывались в тишине — улетая в ночь точно звук лопнувшей струны — и возвращались снова, переполненные словами. Обыкновенными словами. Необыкновенными словами…
— Вы говорите о них в прошедшем времени… — прошептала Наташа.
— Они и остались в прошедшем времени…
— А я ни с кем никогда не успевала подружиться, — грустно вздохнула Наташа. — Я всегда сразу влюблялась… Первый раз я влюбилась, когда мне было пять лет. В мороженщика… А потом… влюблялась в среднем раз в полгода. Это плохо?
— Не знаю.
— Я хотела быть другой… не получается… Боже мой, каких людей я любила! В шестом классе я влюбилась в олимпийского чемпиона по боксу. Он каждое утро бегал на нашей улице, а я на него смотрела из окна.
— И что?
— Ничего. Он бегал, а я смотрела!.. В девятом классе я любила народного артиста СССР!
— Он тоже бегал под вашим окном?
— Нет, он был старенький, в белых парусиновых брюках с чёрным зонтиком. Я ему написала любовное письмо и назначила свидание.
— Он пришёл?
— Не успел, — вздохнула Наташа. — Умер. Я к нему долго на могилу ходила… Носила цветы.
— А как же я? — осторожно спросил Гуля.
— Что «вы»?
— Вы говорили, что любите меня с четвёртого класса?
— Ну, это совсем другое! Я наверно кажусь ужасно легкомысленной?
— Кажетесь, — сказал Гуля.