— Проще пареной репы, — сказал Гуля. — Хотите родить ребёнка ему, а получать алименты с меня — что же тут сложного?
— Вы сообразительный.
— Инстинкт самосохранения!
— Правда, вы переоцениваете глубину страсти, которую может зародить в женщине ваша зарплата.
— Я просто люблю свою зарплату, — вежливо сказал Гуля.
— Так вот почему вы по вечерам грызёте чёрствый хлеб?!
— К тому же украденный в заводской столовой.
— И что вы собираетесь делать со своими сбережениями?
— Куплю снегоуборочную машину и подарю родному домоуправлению. Тогда меня тоже покажут по телевидению.
— Вы, оказывается, тщеславны?
— До безумия! Именно поэтому стать мужем женщины, близкого друга которой показывают по телевидению — большая честь для меня!
— Вы обиделись… — грустно сказала Наташа.
— Напротив, я счастлив! — бодро сказал Гуля, подошёл к плакату Юрия Никулина, изобразил улыбку на лице. — Разве не похоже?
— Похоже, — сказала Наташа.
— Последние три года я непрерывно думал, чего мне не хватает для полного счастья. Сегодня, наконец, истина открылась мне. Спасибо вам.
Наташа помрачнела, нервно отошла к окну.
— У вас есть сигареты?
— Вам нельзя курить!
— Почему? Ах, да…
Она поёжилась. Спросила:
— Я очень нелепо выгляжу?
— Честно?
— Честно.
— Вы были бы нелепы, если бы я во всё это поверил хотя бы на минуту. По-моему, вы сами на это не рассчитываете.
— Всё, что я сказала — чистая правда. Положение безвыходное. Дело в том, что у меня два больных старика. С очень консервативными взглядами на мораль.
— У меня тоже, — искренне сказал Гуля, — консервативные взгляды на мораль.
— Но у нас здоровое сердце, — тихо сказала Наташа. — А у них больное.
Она сказала «у них больное сердце» так, словно у её родителей было одно сердце на двоих. И эта замечательная оговорка рассказала о её родителях больше, чем двухтомное жизнеописание.
— Они не переживут, — продолжала Наташа шёпотом, если всё это случится. Я и придумала… историю с замужеством. Выйти замуж, через три недели развестись — такое бывает… Формальности будут соблюдены. Жизнь стариков — спасена. Как иногда дёшево стоит жизнь… Если хотите, я дам вам какие угодно обязательства… у нотариуса… что у меня к вам нет никаких претензий…
Она замолчала. Гуля уселся в кресло и сосредоточенно засопел.
— Я понимаю, — вздохнула Наташа. — На первый взгляд всё это кажется нелепым… Но если вдуматься… Представьте себе, что я тону в реке. Вы бы бросились меня спасать?
— Конечно.
— То есть вы бы рисковали жизнью, чтобы меня спасти. Я же прошу вас спасти меня, ничем при этом не рискуя. Почему это нелепо?
— Очень даже лепо, — задумчиво сказал Гуля. И внимательно посмотрел ей в глаза. Она покраснела, но глаз не отвела.
— Вы что же… так его любите?
— Так.
— А если…
— Я знаю, что вы хотите сказать. Это не имеет значения. В себе я уверена. Меня даже радует… что он мне ничем не обязан, а я от него независима. Я ненавижу эту вечную женскую принадлежность кому-то. Я не хочу никому принадлежать! Хочу быть независимой и свободной!
— Вы его не любите… — вдруг сказал Гуля. — Вы всё выдумали… зачем-то… Чтоб жить стало интереснее… Принадлежность… — это и есть счастье.
— Вы любили когда-нибудь? — с дерзостью обиженного человека спросила Наташа.
— Нет. Именно поэтому я всё знаю.
— Я тоже так думала, — сказала Наташа. — Но десять минут любви оказываются мудрее всех книг, прочитанных о ней…
— Я слышал об этом, — грустно сказал Гуля. — Только я в это не верю. Почему-то все ищут в жизни одно, получают другое — совсем не то, что искали — и непременно находят в этом высший смысл. А смысл один: жизнь полна суррогатов. Люди кормятся этими фальшивками, обманывают себя — и счастливы. Вот вы счастливы?
— Счастлива! — вызывающе упрямо сказала Наташа.
— А почему? Потому что любите? Или вам нравится ваша собственная смелость? Ведь вы наслаждаетесь тем, что вы не такая, как все, что вы решились на этот поступок, который не под силу многим? Что вас опьяняет — любовь? Или свой собственный героизм?
— Какая разница, отчего человек счастлив?! Главное — он счастлив!
— Разница огромная, — тихо сказал Гуля. — Потому что для вас, когда вы добьётесь цели, всё кончится. Жизнь станет бессмысленной. Останется только скука… и несчастный ребёнок.