— Дело, думаю, не в Дьяволе… Я видел все фильмы с ним — Венсан Винсент; французский ликёр для ковбоя, а не имя; дело в таланте; вжился? В любом случае, когда смотришь старое кино, непонятно, талантлив персонаж или нет: его заслоняет персона; такое явное, как у денег, очарование — старины; а его фильмы просто как головокружение от высоты — двадцать третий этаж; хочется ухватиться за что-нибудь вертикальное, нескользкое…
— Красивый? — спросил Юрген.
— Нет. Узкий, резкий, густые брови, горбатый нос. Чёрные волосы и глаза. Такое садомазо. Но очень молодой, завидно. Хочется жизнь быструю и горячую, как секс.
— Секс разный.
— Любовь разная…
Юргену обычно не очень нравился Артур, эдакий хлыщ вудхаузовских времён; шоколад с мятой; «чудной тип, молодой, а ведёт себя, как старый»; доел салат, расплатился; и решился: «приходи завтра на выставку в Манеже, мой друг там выставляет репортажи с войны»; «приду»; Артур мнёт хлебный шарик, встаёт проводить, как женщину. У Артура не перо, а бритва. Но про Юргена Артур никогда ничего не напишет, ни строчки, из уважения, потому что знает: Юрген Клаус гений; видел его фотографии в газете; «ну, пока», — и Юрген ушёл в дождь за делами. Артур посидел ещё час; рисовал на салфетках цветы; а потом поехал на такси домой — вместо гостей; долго лежал в крытом бархатом кресле, слушал Ализе, Placebo, дождь. Дождь шёл весь день, вечер и ночь. Ночью Артур проснулся от засигналившей под балконом машины, съел возле холодильника йогурт и написал статью в «Искусство кино» о Венсане Винсенте; с риторическим вопросом в конце: «Что истина, что ложь? Есть истории, которые нас очаровывают, как запах, не дают жить собственной жизнью, размышляешь о них без конца, как над отрывком из Библии. Всё детство я болел Ричи Джеймсом Эдвардсом из Manic Street Pritchard's, его исчезновением; даже к гадалкам ходил — узнать, жив он или умер. Всё ждал: вот он придёт в мой город, встречу случайно, позову в гости, напою чаем… Теперь меня сбивает с пути Венсан Винсент; он умер в двадцать один; двадцать одна роль; и лишь одна из них проходная — самая первая — мальчик-Дьявол из «Голоден как волк»; мальчик весь фильм молчит, улыбается лишь в конце на тень, заслонившую солнце; проходная, как комната, — через неё он прошёл в кино, положил пальто на спинку стула, заказал кофе со сливками, стал классиком актёрской игры на лезвии бритвы; ни одного современного аналога я не знаю; есть только правда — проходная между понятиями истина и ложь: в мире без него меньше красоты…»
На гонорар за статью Артур купил себе книги: «Девушка с жемчужиной» Трейси Шевалье и повести Туве Янссон; он обожал женскую прозу; и три галстука: синий с серебром, зелёный с золотом и в тонкую серебристо-серую клетку; накупил еды: оливок с начинками и всё для салата «Цезарь» — больше ничем, разве что ещё кофе по-венски, он не питался. Сходил на выставку друга Юргена. А через три месяца ему пришло письмо — длинное, в синем конверте; выпадающая из действительности в вечность вещь, как карты звёздного неба; с тремя марками; каждая размером со спичечный коробок. Ни имени, ни города Артур не знал. Весь день носил его в пальто, во внутреннем кармане, открыл вечером, в «Красной Мельне»; там тусовалась куча народа, но Артур любил народ; а вдруг к тому же в конверте мышьяк или чума какая? В конверте было письмо, написанное длинным, извивающимся, как плющ, почерком; очень понятным, когда зачитаешься. «Здравствуйте, Артур. Прочитала вашу статью о Венсане Винсенте в «Искусстве кино», решила вам написать. Вы спрашиваете, в чём разгадка? А вам правда интересно? На фотографии вы молодой и красивый, порочный, как вся нынешняя молодёжь, как мои студенты. Они так же часто заражаются своими собственными снами и теориями, как гриппом, как влюбляются в человека на улице, в картину; рассказывают мне с воспалёнными глазами: «Ведь правда это так? Это имеет право на существование? Ведь этого никто до меня не думал?» Меня зовут Жозефина Моммзен, я преподаватель в педуниверситете, классическом, полном металлических лестниц и старых бюстов; профессор, доктор исторических наук, специалист по Древнему Риму, как и мой дед, Теодор Моммзен, — может быть, слышали, часто у молодых совершенно безумные знания. Детей у меня нет, второй половины тоже; но когда-то была. Я подумала, что покажусь вам интересной, а не только старой и начитанной. Я была женой Венсана…»
Артур оглянулся: не видит ли кто, что его лицо раздето, оголено, как в жару; все пили кофе — глясе, чёрный, со сливками, всякими причудами; смородиновый чай, молодое испанское вино на розлив — во всём городе так вино продавали только в «Красной Мельне»; «привет, Артур»; юноша кивнул; Джордж Барнс, отличный писатель, море, рыбаки, порт, корабли — маленький мир одного города, ставший огромным, как небо; немного похоже на Ричарда Баха или Экзюпери — люди с крыльями; Артуру нравилось, что Джордж никогда не дарил своих книг; их приходилось покупать; и вернулся к письму, и продолжил читать.