Мы ехали в такси, обнявшись, словно прожили вместе уже сто лет в замке, окружённом розами, нас никто не посмел побеспокоить — такие тихие, маленькие; таксист смотрел на нас в зеркало и улыбался, будто ему предсказали нас, что принесём удачу; разноцветье неоновых реклам скользило по лицам; а потом Венсан сказал неожиданное: «Жозефина, можно ты не будешь спать в моей комнате? У меня много комнат в квартире, я в половине даже ещё не бывал; ты сможешь выбрать любую — круглую, квадратную, на запад или на юг, с балконом или ванной; просто я не могу представить, что в моей комнате кто-то будет, кроме меня; ладно?» «Хорошо, — ответила я. — Хочу солнечную»; он сжал мне руку и поцеловал осторожно в щёчку, словно нюхал незнакомый цветок. Дом был огромен, небоскрёб-комплекс; я видела рекламу таких в журналах, где-то среди квартир сразу есть супермаркет, бассейн, салон красоты, бутики, подземные автостоянки; дорогое удовольствие — далеко не ходить. «Ты разве не с опекунами живёшь?» «жил, да они устали от меня, разрешили купить квартиру; я к ним обязан только раз в неделю на ужин приходить, в субботу. Бифштекс, картофель фри с красным перцем, фруктовый салат и три вида кекса к чаю. Мне скоро двадцать один — через месяц, так что мы совсем ни о чём не разговариваем, только про погоду и передать соус». В гигантском лифте со скамейкой и ковром поднялись на самые вершины, «двадцать третий» — загорелось на табло; и в коридоре было тихо-тихо. «Как в больнице, слушай, здесь можно разговаривать?» «можно галдеть, весь этаж и следующий — это наша квартира». И мы заулюлюкали, как индейцы в кино, запрыгали; чемодан упал и развалился, раскинул мои свитера, полотенца и юбки, как на пляже.
Квартира и вправду оказалась огромная, точно ангар для постройки самолёта. Огромная, очень светлая, как разбавленное молоко, и круглая. Это была башня. В центре квартиры находилась гостиная — без окон, но вся в дверях. Вместо потолка у неё был стеклянный купол, ажурный и матовый, с вмонтированной белой, плоской и круглой, абсолютной, как луна в китайской поэзии, лампой. Из гостиной на второй этаж шла винтовая металлическая лесенка с перилами под стеклянные; лесенка переходила в круглый балкон внутри гостиной — второй этаж, с балкона, по кругу двери вели ещё в комнаты. Эдакая ромашка. Мы положили вещи и начали бродить. Квартира была почти пустая. В одной комнате наверху, например, только висело зеркало на стене — старинное, потемневшее, в резной дубовой раме; ключ к разгадке мистических смертей от разрыва сердца в готическом романе. Гостиную на первом этаже на общем фоне «живу аскетом» можно было назвать захламлённой: диван из ореха, обитый чёрным бархатом, с подушкой и пледом в чёрно-синюю клетку; чёрный ковёр на полу, ещё две чёрно-синие клетчатые подушки, серебристый телевизор на стеклянной тумбе, книжная полка, камин, две картины. На одной — древний Рим, кто-то из классиков, на второй — ночной Париж, стилизация под Писсарро. В комнате Венсана стояла круглая кровать, застеленная чёрным, висели тяжёлые белые занавески, на полу лежал пушистый белый ковёр — и больше ничего. Стеклянные двери вели в ванную, тоже чёрно-белую, как шахматная доска; с круглой ванной на ступеньках. Ещё на первом располагалась кухня, вся из себя супер: модернизированная, металлизированная, с кучей посуды из закалённого стекла; и столовая — с длинным чёрным столом и чёрно-белыми стульями. На столе были расставлены белые тарелки, белые стаканы, чёрные салфетки, и по тарелкам кто-то художественно рассыпал синие блёстки в форме звёзд. По стенам шли натюрморты — очень хорошие — разных художников, разных эпох: фламандские — с дичью, бокалом вина, виноградом; постимпрессионистские — яркие пятна скатерти, солнечные блики; модерновые — на белом фоне ряд одинаковых стеклянных бутылок. На втором этаже — та комната с зеркалом, сразу напротив лестницы, и ещё — пустая с балконом, невероятной красоты вид, такой коммерческий, киношный, огни ночного города; рядом с ней вторая ванная, стены выложены мозаикой под Помпеи, и комната — музыкальный салон: чёрный открытый рояль, будто кит, полки с нотами, чёрно-белые кресла кружком, второй камин. ««Кто обставлял тебе квартиру? Необыкновенно мрачно, вызывающе и элегантно. Ты вовсе не такой». «Ну-у…» — и я поняла, что ему всё равно: квартира была данностью; скорее всего, он её купил готовой и жил только в гостиной и спальне, иногда заглядывая в серебристые холодильник и микроволновку. Я взяла комнату с балконом — киношным видом; «завтра съездим за мебелью», — сказал Венсан; расставила гель для душа, шампунь, ароматические соли и масляные шарики в форме сердечек по ванной с мозаичным полом, но пространство не сжалось до уютного, а только ещё больше распалось — на отдельные разноцветные пятнышки. «У меня что-то есть в холодильнике, но можно заказать из ночного ресторана», — прокричал Венсан снизу; «а какая там кухня?» «европейская» «давай закажем»; через час в дверь позвонили и принесли в стеклянных контейнерах три разных салата, мясные рулеты с шампиньонами и зеленью, картофель фри — оказалось, мы вместе его обожаем — и густое чёрносмородиновое мороженое. Мы наелись до отвала, как на день рождения, я помылась, пока ждали заказ, сидела на одной из тёмно-синих подушек на полу в гостиной, голова в полотенце, тело в халате; у коленок Венсана, который сидел на диване, босой и взъерошенный, как генерал песчаных карьеров; смотрели телевизор: какие-то безумные космические мультики, сериал про лос-анджелесских полицейских, потом «Секретные материалы»; выключили свет, чтобы бояться, Венсан заснул. Во сне он стал совсем красивым; лицо было усталое и сосредоточенное, словно во сне он разгадывал кроссворд. Я тихо потолкала его, он бормотал что-то про отца Валентина, «…никому не расскажет», про кино: «мне не нравится, не нравится, я похож на Касселя»; подняла его, нетяжёлого, отвела в спальню, странную, суровую, уронила на кровать; он упал лицом, я испугалась, но он только повернулся, чтоб дышать, и не проснулся…