— Не за что, — ответил Кай сам себе и пошёл по лестнице вниз. На каждой площадке, как в южном порту, кипела жизнь. На двадцать втором тусовалась компания подростков — парни в плохих кожаных куртках пришли к девочке, она стояла у двери, тоже в цветастом халате, в тапочках, с голыми ногами, и все курили, замолчали, когда Кай прошёл мимо них. «Что это?» — думал Кай; «другой мир? я ошибся измерением?»
Его машина стояла у подъезда. Дождя не было… не было совсем, точно его вообще не было уже весь сезон. Воздух полностью сухой и тёмный. Кай сел в машину — она, слава богу, не изменилась и по-прежнему принадлежала ему. Всё было на месте, кроме самого места. Кай кинул пакет с виноградом и кофе на заднее сиденье, к рюкзаку, к Рембо и Нерону, оглянулся: выезд загораживали мусорные баки с номером дома. Откуда они взялись? Свалились с неба, как метеориты? Кай вышел, отодвинул их — они оказались пустыми, только пара пивных банок громыхала на дне, — выехал и остановился, потому что куда ехать — было ни хрена не понятно…
«Другой мир» — иного объяснения не было. Кай представлял их по-другому — как и все, не лучше или хуже обычного, а совсем по-иному. Например, волосы у людей сиреневые. Или воздух синий всегда, как в сумерки. И люди умеют читать мысли, угадывать желания, и не нужна им никакая цивилизация, потому что они и без того могут понимать друг друга. Ведь это конечный итог всех цивилизаций, изобретений: понимать, слышать, знать, в чём смысл жизни другого человека. Что делать? Изучать этот мир? Расположение фигур? Кай любил играть в шахматы: в гостиной у него стоял старинный шахматный столик, клетки и фигуры были чёрные и тёмно-жёлтые, словно пропитанные маслом, а ножки столика — в форме львиных лап; «какой раритет!» — сказала Венера, когда он провёл её по квартире; «восемнадцатый век», — ответил Кай, он обожал вещи; и на Новый год Венера подарила ему первый подарок — дорожные шахматы в коробке красного дерева, доска зеркальная, тёмные клетки — золотым напылением; а фигуры внутри, в чёрном бархате, каждая в своей нише, из белого матового и прозрачного — как чистый, для коктейлей лёд — стекла; крошечные-крошечные, с детские пальцы; «девятнадцатый», — сказала Венера; «тоже раритет», — ответил Кай; он был в восторге, даже боялся такой большой, как от моря, восторг показывать. Шахматы Каю казались устройством Вселенной; он играл в них по своим правилам: король у него ходил как ферзь, то есть как хотел или как мог, смотря по обстоятельствам. Иногда Кай разыгрывал сражения — Ватерлоо или при Пуатье, а на ночь читал шахматные партии великих и учебники классической военной мысли; Венеру это изумляло: «а Джастин читает на ночь партитуры, боже, вы гении…» Стеклянные шахматы Кай всегда возил с собой — играть в пробках; сейчас он достал их, положил доску на колени, расставил крошечные фигуры медленно, перед боем, и смотрел, как фонари отражаются в зеркале доски; двери в другой мир? Многие мечтают уйти, будто что-то изменится, они станут лучше — рок-музыкантами, кинозвёздами, писателями… Кай же хотел вернуться — к обычной жизни, как эмигрант. С шахматами к Каю вернулся разум: если устройство Вселенной — всего лишь шахматная партия, значит надо просто решить, как ходить… Понятно, что этот мир такой же, — нужно выяснить, что в нём такое же, что совпадает с его, с миром Кая, который его устраивал. Надо найти… Венеру?
Кай испугался. Ведь это просто — подняться на двадцать восьмой этаж. А если… если её нет в этом мире? Однажды Венера одолжила Джастин свою печатную машинку, на месяц где-то, и прожила его в предурном настроении; даже пыталась писать свой роман руками — почерк у неё был витиеватый, как «Опасные связи», — на дивной бумаге лавандового цвета, для заказов; наконец Джастин позвонила, сказала: «возьми, спасибо, или, хочешь, я привезу», но Венера поехала сама. «Мы пьём белое испанское вино, очень смешное, из тетрапака, как молоко, и смотрим по телевизору "Звёздные войны"» «новые, старые?» «старые» «тогда здорово, завидую». Кай тогда чуть-чуть приболел, его заменил Матвей; Кай лежал на узком французском диване дома, в пледе цвета индиго, в толстых полосатых носках, чашка чая с мёдом и мелко нарезанным белым наливом, огромная раковина-ночник, и читал «Тёмную Башню», часть под названием «Пустоши», навеяно Элиотом. Он ещё не переехал к Венере, её квартира оказалась хаосом — из книг, бумаг, дорогих сердцу мелочей; Кая она ужасала, как некоторые серии X-files. Потом Венера позвонила ещё раз, она шла по улице и несла машинку в специальном чёрном кофре, маленьком, как коробочка конфет Nestle, и подумала смешное: вот в этом мире она несет в кофре портативную печатную машинку, а в другом, как знать, может быть, маленькую, но очень мощную бомбу… «Я сейчас приеду; ты как? будешь рад? я такая уматная, Джеймсобондиха, на шпильках и в узкой чёрной юбке от Isabel De Pedro». Это была классная машинка, очень маленькая, перламутровая, со стразами, просто искусство, вещь, которая держит мир, — Кай усмехнулся — как его шахматы, как подсвечник в виде синей розы; пусть из пластмассы, такой скромный, старый, но очень-очень важный, без него мир утратит целый кусок, его сожрут лангольеры; но пока подсвечник цел, лангольеры не пробьются; и Кай подумал: вот чёрт, может быть, в мире действительно тысячи миров — не Вселенных, с экзотичными инопланетянами со ста ногами вместо наших двух и с интеллектом размером с ядерный реактор, а намного обыденнее — как вариантов жизни. В одном мире твоё любимое кафе называется «Мулин Руж», в другом — «Красная Мельня», вот и вся разница; а бывает, что в одном мире ты опоздаешь на автобус, и последствия хуже некуда: ты уволен, депрессии; на втором, следующем уровне тебе просто вкатают выговор, но потом ты сам уволишься, потому что поймёшь, что работа тебя эта достала, с планёрками в девять утра, значит, вставать в семь, а все лучшие фильмы по телевизору — ночью; в третьем варианте жизни, ещё выше к крыше, а значит, к лучшему, тебе не говорят ни слова, потому что никто не заметил, с утра выбило пробки, полетел Интернет, и ты, расслабленный после стресса, делаешь научное открытие, получаешь нобелевку к ста годам… Под эти мысли, как под колыбельную, гипноз, раскачивающийся медальон, Кай заснул, уютно, точно в тёплой воде, и ему приснилась целая куча снов: он маленький мальчик, в варежках и куртке, резиновых сапожках, идёт по затопленным улицам какого-то незнакомого северного городка; зима, удивительный свет — розовый, нежно-жёлтый, словно всё время рассвет; потом заледенелый пляж, он разговаривает с девушкой с синими волосами, и потом башня в поле огромных красных роз; и Кай — святой, совсем молодой человек, в тёмно-коричневой сутане с капюшоном; очень мягкая, роскошная на ощупь ткань, все шелка, атласы и меха в мире — ничто, жалкое подражание, платоновская тень; и он стоит перед этой башней, уверенный и спокойный, будто у него ключ от всех дверей…