Лицо «индейца» оставалось совершенно неподвижным, было даже неясно, заметил ли он вообще Кристину. Однако яркие черные глаза за приспущенными веками смотрели остро и пронзительно.
В прорези появились билеты. Кристина вытянула их, взглянула на «индейца» и, не дождавшись никакой реакции, фыркнула.
– А как же «Желаю хорошо провести время» или хотя бы улыбка? Да уж, сервис просто на недосягаемой высоте! – пробурчала она себе под нос.
Кирюша снова нетерпеливо дернул за руку, но Кристина почему-то медлила. Какое-то очень странное, необъяснимое, шестое или какое-то еще по счету чувство тянуло ее назад, нашептывало бежать отсюда прочь.
Искушение развернуться и уйти было очень велико! Но Кирюша продолжал тянуть за руку, и Кристина сдалась. Нет никакого рационального объяснения ее внезапному страху, а раз так, значит нет никаких причин уходить. И вообще, что-то она в последнее время стала слишком уж впечатлительной и пугливой. С этим надо бороться, и лучший способ – делать то, чего по необъяснимой причине боишься.
Кристина нерешительно оглянулась на будку капельдинера – и увидела, что та опять опустела. Куда делся «индеец»? Он точно не выходил, но и внутри ему не спрятаться, там же совсем нет места! Спрятался? Кристина присмотрелась: нет, в стеклах отражались только огни аттракционов, гирлянды флажков и они с Кирюшей. Вот только… рядом с братом в стекле стояла вовсе не она, а та, другая Кристина! И улыбалась, глядя Кристине прямо в глаза – победно и торжествующе.
Ужас прошил позвоночник с такой силой, что на мгновение отказали ноги.
– Ну Кристи-ин! – протянул Кирюша, разбивая панцирь страха. – Ну идем уже!
– Да, да, идем, – онемевшими губами ответила Кристина, не в силах сдвинуться с места или оторвать взгляд от аккуратно причесанной «розовой» Кристины в стекле.
А та ухмыльнулась, отсалютовала и исчезла, оставив вместо себя отражение нетерпеливо подпрыгивающего Кирюши, огней аттракционов и самой Кристины – растрепанной и заметно побледневшей.
Кристина повернулась к будке спиной, отсекая всякую возможность увидеть где-либо пугающее отражение той, другой, и решительно направилась к откинутому пологу шатра, за которым уже нетерпеливо гудели зрители.
Кажется, даже самые первые представления, когда Фьор только-только начинал выступать в цирке, не пугали его так, как то, которое предстояло дать сейчас.
Огонь так и не вернулся. Но и не выйти на арену и не выступить было невозможно. То есть, конечно, можно, однако никто из артистов «Колизиона» в своем уме не решался добровольно пропустить свое выступление, ведь никто не знал, как быстро придется за это расплачиваться и насколько высокой ценой. Одно пропущенное представление? Два? Три? На себе проверять никто не хотел. Умри, но выступи. Исчерпай себя до дна, до полного опустошения, но зритель должен остаться доволен.
– Ты как? – участливо осведомилась Джада; блестящий комбинезон обтягивал гибкую гимнастку, словно перчатка, волосы собраны в тугой пучок на затылке, грим с агрессивными красными тенями над выразительными русалочьими глазами и яркой одинокой стразой на лбу, как всегда, безупречен.
Фьор стиснул зубы; слухи по цирку расползлись мгновенно. Впрочем, этому не стоило удивляться; в таком маленьком, тесном коллективе ты обречен на отсутствие тайн и секретов.
– Нормально, – ответил он, с неудовольствием замечая, что руки, держащие пои и трубки с фитилями для номера, слегка дрожат.
– Огонь вернулся? – обрадовалась Джада.
– Нет.
Лицо гимнастки вытянулось, в русалочьих глазах заплескалась тревога.
– И что ты собираешься делать? Откажешься от выступления?
– Ты в своем уме?!
– Но у тебя нет огня.
Фьор поморщился. Можно подумать, он нуждался в очередном напоминании об очевидном! Он и так не прекращал об этом думать ни на минуту!
– Придется обойтись своими силами, – сдержанно ответил он и криво усмехнулся. – В конце концов, делают же это как-то обычные фаерщики.