Опыт подсказывал — порядок нужно наводить немедленно и железной рукой. Только так можно восстановить утраченные позиции и вернуть уплывающие на сторону деньги.
Трем отколовшимся бригадирам были назначены стрелки.
Для большинства жителей Санкт-Петербурга арест Антибиотика прошел почти незамеченным.
Обыватели посудачили об этом, решили: все равно выпустят, — и забыли. Когда городские средства массовой информации сообщили о выходе Палыча на свободу, об этом в очередной раз посудачили (А? Что я говорил?) — и снова забыли.
Но информированные сотрудники правоохранительной системы рассматривали этот факт по-другому. Они понимали, что освобождение Палыча повлечет за собой много событий, иные из которых можно спрогнозировать, иные — нет… В питерской криминальной колоде Виктор Палыч Говоров был, несомненно, козырным тузом.
Но больше всех и арест, и освобождение Антибиотика касались того самого криминального мира, о котором сейчас так часто говорят и пишут. Так вот, братва была обеспокоена. Не те рядовые быки, которые ездят на ржавых ведрах и понтуют золотыми цепями да отключенными за неуплату сотовыми телефонами. Их мнение, собственно, никого и не интересовало… Напряг и беспокойство царили в среде серьезных людей. Авторитетов. Многие предполагали, что в самое ближайшее время в городе начнется война, мочилово на бандитском жаргоне, передел сфер влияния — на официальном. Бойня — на обычном человеческом. Все притихли в ожидании.
Ждать пришлось недолго. Пятого сентября, в понедельник вечером, трем пожелавшим самостоятельности бригадирам были назначены стрелки. Первая произошла ранним утром во вторник, шестого сентября.
Четыре автомобиля съехались на северной окраине города, в районе метро «Девяткино». Место было глухое — с одной стороны тянулись поля совхоза Бугры, с другой раскинулся целый гаражный город. Тысячи унылых бетонных и металлических коробок, построенных вдоль железной дороги, видом своим навевали тоску. В семь утра было уже светло. Плыл над полем туман, пасмурное небо сочилось мелким дождиком. На горизонте высились уродливые контуры башен-градирен. В жидких кустах у назначенного места стрелки затаились двое молодых мужчин в камуфляже. У каждого было по помповому ружью и паре гранат Ф-1.
В 6.58 на левой обочине остановились две темные девятки с тонированными стеклами. Прогрохотала электричка. Спустя минуту напротив, на правой обочине, встали БМВ-725 и девятка. Стекла этих машин тоже были тонированы.
Ровно в 7.00 дверцы всех автомобилей почти синхронно распахнулись. Точность при проведении стрелки — обязательное условие, своеобразный бандитский этикет.
Дверцы машин распахнулись, и двенадцать мужчин — по шесть с каждой стороны — ступили на плотно укатанную грунтовку. Водители остались в машинах.
Провести стрелку Антибиотик поручил Кащею. Бывший офицер-пограничник был умен, хладнокровен и жесток. Стрелка изначально планировалась кровавая, и Кашей для показательной акции устрашения подходил как нельзя лучше.
Они стоят — шесть против шести. Противники внимательно ощупывали взглядами друг друга, пытаясь определить наличие стволов и бронежилетов… Шел мелкий дождь, стояли на обочинах четыре темных автомобиля. Из салона БМВ доносился голос Пугачевой. Старый добрый Арлекино заливался страшненьким смехом… умирать не хотелось. А семизарядные помповые ремингтоны в придорожных кустах уже приготовились к работе. На вороненых стволах конденсировалась влага, оседали дождинки… Противники по-прежнему не сводили друг с друга глаз. Высматривали оружие. В том, что оно есть, никто не сомневался. И время, и место стрелки предполагали жесткий вариант. Ремингтоны в кустах озябли… хотели огня.
Кашей сделал шаг вперед. Навстречу ему двинулся Илья-Счетчик, один из трех мятежных бригадиров. Арлекино хохотал. Что-то жуткое было в этом смехе.
Лидеры сошлись посредине дороги, сдержанно поздоровались. На секунду повисло молчание, только смеялся Арлекин.
— Ну? — негромко сказал Счетчик. — Какие проблемы?
— Предъява вам, — так же негромко ответил Кащей. — Палыч велел передать: от чужого откусываешь. Не по понятиям живешь, Илья.
— Какая предъява, Валера? Чужого не брали, никому не должны. Просто жить хотим самостоятельно.
— Предъява вам, — повторил Кащей. Он стоял, широко расставив ноги, руки — в карманах черной кожанки. — За фирму «Тревел». Тебя ведь, Счетчик, к ней Палыч подвел… Считай — подарил. Год назад ты с голой жопой бегал, на убитой шестерке катался. А теперь, значит, заматерел? Ответил борзотой Палычу на заботу отеческую.
— Не пойму, Валера, что мы перетираем? «Тревел»? Это наша была тема, тут предъяв нет никаких и быть не может.
— Зря так думаешь, — сказал Кащей. — Палыч велел передать: хотите жить сами — живите, а за «Тревел» придется отстегнуть сорок тонн отступного.
Это была провокация, откровенный вызов. Дело даже не в том, что цифра сорок тонн завышена многократно. Просто условия выдвигались заведомо унизительные, неприемлемые. Обозначался некий край, после которого либо — война, либо — безоговорочная капитуляция. Формальность, конечно, соблюдалась: тему перетирали, пытались со Счетчиком найти компромисс… да он борзонулся.
— …сорок тонн отступного, — сказал Кащей. И повисла тишина. Только хохотал Арлекино, да нарастал шум поезда вдали. Умирать страшно не хотелось. А край уже обозначился.
— А я не считаю нужным Палычу отстегивать, — хрипло сказал Счетчик. Этими словами он подписал свой приговор.
Шум поезда нарастал.
— Значит, за братанскую идею пострадать хочешь? — ухмыляясь произнес Кащей. В его голосе почти не слышалось вопросительной интонации. Он, скорее, утверждал. — Ну что ж, твое право.
Правая пола его кожанки полыхнула желтым огнем. Толстая кожа смягчила звук выстрела… Счетчик ощутил сильный толчок в левый бок. Снова вспыхнул огонек. Вторая пуля попала в грудь. Счетчик упал на спину. Мгновенно все пришло в движение.
Шансы противников изначально были не равны хотя бы потому, что люди Антибиотика заранее настроились на бойню. Но самым серьезным фактором стали два стрелка в засаде. Выстрелы Кащея послужили сигналом, и ремингтоны заработали, выплевывая горячую картечь. Звуки выстрелов, лязг передергиваемых ружейных механизмов растворялся, тонул в грохоте движения груженного цементом товарняка. Выстрел — и опрокидывается на землю здоровенный бугай по кличке Мясник, и рассыпается на куски боковое стекло бээмвухи за его спиной. Выстрел! Вскидывает руки, хочет схватиться за пробитое горло другой боец… но не успевает — вторая порция картечи попадает ему в голову. Пытается выхватить пистолет третий, но свинцовые шарики вспарывают в нескольких местах его кожаную куртку, и он валится на тело Мясника.
Девятка, на которой приехали бойцы Счетчика, резко рвет с места, задевает левое заднее крыло БМВ, и очередная порция картечи попадает в лобовое стекло. Изрешеченный триплекс покрывается густой сетью трещин. Хлещет горячий тосол из пробитого радиатора. Грохочет товарняк.
На дороге беззвучно кричит раненый. Один из стрелков — крепкий мужик с неестественно большими зрачками — азартно передергивает цевье и стреляет ему в голову. Кащей и Петруха шмаляют из двух ТТ.
Только один из людей Счетчика успел выхватить пистолет. Выстрелил, но в следующий момент в него попали заряд картечи и пистолетная пуля.
Акция продолжалась четырнадцать секунд. Когда машины с бойцами Кащея уехали, на дороге остались только трупы, искалеченные автомобили, брошенное оружие да стреляные гильзы.
Директор агентства «Консультант» Роман Константинович Семенов задумчиво смотрел на картонный четырехугольник формата визитной карточки. Картон был очень высокого качества, белый и плотный. Шариковой ручкой на четырехугольнике было написано всего несколько цифр и букв: N 164'355 ZARIN. Непосвященному эти цифры и буквы ничего не говорили. А для Романа Константиновича они означали ни много ни мало шестьдесят миллионов долларов США. Именно такая сумма лежала на счете N 164'355 ZARIN в банке Gothard, Лозанна, Швейцария.