А волны все наваливались и наваливались, в рубке запищал факс, и капитан Арво Андерсен принял сообщение шведского Управления безопасности морского судоходства с метеопрогнозом. И ветер, и волнение должны были еще усилиться.
Андрей ощущал напряжение в стальных прядях тросов, удерживающих огромный трейлер на автомобильной палубе. Качка постоянно меняла вектор нагрузки, скрипели колодки под колесами трейлера, стонали зубья храповика в лебедке, натягивающей трос. А палуба кренилась, кренилась, кренилась-достигала мертвой точки и начинала движение назад. За разом раз, за разом раз. Тысячетонный молот волны бил в левую скулу, в борт с надписью ESTLINE. Ветер свистел и забрасывал соленую пену на шлюпочную палубу. Лопнула первая прядь крепежного троса.
Андрей ощутил озноб. Он вспомнил… он вспомнил, что уже видел все это с борта «Боинга», который нес его из Стокгольма в мертвый Санкт-Петербург. HELP! — неслось над водой. — HE-E-E-ELP! Он падал, падал, падал с небес к черной балтийской воде, на ярко освещенный макетик обреченного корабля. Он широко раскрывал рот с новыми шведскими зубами и орал:
— Трос! Заводите второй трос!
Его никто не слышал. Беда приближалась. Он увидел, как лопнула вторая прядь троса. Стальные нити нагрелись от напряжения. Запахло разогретым солидолом тросовой смазки.
Падение Обнорского продолжалось. Он уже мог различить детали палубного оборудования… Очередная волна ударила в грузовую аппарель и перекосила ее. Вода хлынула на грузовую палубу, прокатилась по ней и остудила горячий стальной трос. Разорванные пряди торчали в стороны, закручивались. Груженный алюминиевым и медным ломом трейлер готовился двинуться в свой последний рейс. Бампер тягача Volvo F-12 нацелился на аппарель. Вода замкнула электросеть освещения, и на грузовой палубе враз погасли все лампы. Обнорский понял, что следующая волна окажется последней… Она приближалась. Она накатывалась на белоснежный борт парома. SOS! — сорвалось с антенны обреченного судна. Часы в рубке показывали 1.24. Насосы перекачивали Балтийское море: они гнали воду из трюма обратно за борт. Пока они еще справлялись.
Волна плеснула еще одну порцию воды в поврежденную аппарель, подняла нос парома. Натяжение грузовых тросов ослабло, трейлер качнулся и сдвинулся на несколько миллиметров назад. Обнорский закричал и бросился к тяжеленной машине. Он уперся обеими ногами в палубу, а руками — в кабину тягача.
Волна прокатилась вдоль корпуса, достигла мидель-шпангоута и начала поднимать корму. Нос судна стремительно пошел вниз. Обнорский упирался руками в трейлер. Откатывающаяся назад по палубе вода обожгла холодом, прилепила штанины к ногам. Стальные нити надорванного троса напрягались. Напряглись жилы и мышцы Андрея Обнорского, и он застонал сквозь стиснутые шведские зубы…
Трос лопнул! Стальной измочаленный конец хлестнул по задней стенке трейлера, как плеть погонщика по спине быка. Другой конец ударил по переборке. От удара она загудела чудовищным гонгом, но лопнувший сварной шов оборвал этот звук.
От удара стального хлыста трейлер вздрогнул, качнулся. Обнорский зарычал. Он с ненавистью смотрел в лоб грузовику-убийце. Огромные колеса уже сделали одну сороковую часть оборота, накатились на подложенные колодки. Корма парома продолжала подниматься… Крен увеличивался. Вспыхнул и снова погас свет. Он выхватил тридцатитонное, готовящееся к прыжку чудовище и маленького человека, пытающегося противостоять ему. Колеса трейлера спрыгнули с колодок, шевельнулась груда цветного металла внутри прицепа. Ноги Обнорского заскользили по мокрой палубе. Крен нарастал, колеса сделали уже полный оборот. Грузовик двигался все быстрей. Обнорский кричал и скользил назад вместе с огромной махиной… Разумеется, он не мог ее удержать. Он скользил назад. Он скользил до тех пор, пока не упал. Теперь уже ничто не препятствовало движению трейлера. Черная туша проехала над упавшим человеком. Она набирала скорость… Через несколько секунд кабина volvo ударила в аппарель, сплющилась, как консервная банка. И — сорвала уже поврежденные замки. Аппарель парома «Эстония» раскрылась. Паром вздрогнул.
Грузовик выпрыгнул в море. На секунду он завис над черной водой. Он напоминал огромное насекомое. Гусеницу, вылезающую из кокона. Колеса еще продолжали вращаться… Из раздавленной кабины вдруг закричал клаксон. Вильнув хвостом — обрывком лопнувшего троса, — грузовик нырнул в надвигающийся вал. Оборвался прощальный крик клаксона над водой. Машина тонула, выпуская множество пузырьков воздуха из-под раздувшихся ярких тентов прицепов. Он опускался все глубже и глубже. Вода замыкала проводку — вспыхивали и гасли стоп-сигналы, габариты… Грузовик погружался. Шлейф пузырей воздуха обозначал его путь. На глубине тридцать четыре метра колеса коснулись грунта. Они подняли облачка донного ила. Дно здесь имело большой уклон. Грузовик замер на секунду, а потом медленно покатился вниз. Он ехал по дну Балтийского моря, оставляя за собой четкий отпечаток рубчатого протектора. На глубине сорок девять метров бег его остановился. Изуродованная кабина, напоминающая голову гигантского насекомого, уткнулась в рубку немецкой субмарины U-29, потопленной еще в 44-м году. Заскрипела ржавая сталь. Приехал, значит…
В сорванную аппарель парома море с каждой новой волной забрасывало десятки тонн воды. Насосы не справлялись. Паром «Эстония» был обречен. В час тридцать он ушел под воду.
…Андрей Обнорский сидел на диване в своей однокомнатной квартире. Шведские зубы выбивали мелкую дрожь. Ветер за окном обрывал последние листья. В потоке ветра они летели как пена, сорванная с пятиметровой балтийской волны. HE-E-ELP!
На чердаке было тепло… Снайпера даже как будто слегка клонило в сон. На самом деле он воспринимал все события очень четко, ясно и обостренно. В целом он был спокоен. Но именно — в целом. Сам по себе факт убийства не может оставлять безразличным нормального человека. Хотя… будет ли нормальный человек убивать ради денег? Оставим этот вопрос судебным психиатрам…
Снайпер занял позицию больше часа назад. Расписание рабочего дня опера — штука такая ненадежная… Лучше подстраховаться. Он спокойно извлек винтовку из-под шлака, которым был присыпан пол чердака. Аккуратно развернул тряпку, в которую накануне упаковал СВД, осмотрел оружие. Потом достал из кармана конверт и вытряхнул на шлак окурок. Окурочек он подобрал десять минут назад на асфальте. Он был еще свежий, с влажным фильтром от слюны курившего его человека, с выраженным прикусом… Когда ментовские ищейки обнаружат винтовку, они и чужой окурок тоже приобщат к вещдокам.
Снайпер спокойно ждал. Семерка стояла около подъезда. Тускловатый свет уличного фонаря освещал ее достаточно хорошо. В окне квартиры Кудасова тоже горел свет — значит, объект был дома. Оставалось только дождаться, а ждать снайпер умел. Он сидел и слушал посвистывание ветра в антеннах и старых дымоходах, звук проезжающих внизу автомобилей и возню мышей где-то рядом.
Никита вышел первым, Наталья вслед за ним. После теплой кухни на улице ей показалось холодно. Она зябко подняла воротник плаща.
Снайпер поднял карабин. Он ждал их появления… С момента, как погас свет в квартире, прошло почти полторы минуты.
Никита двинулся к машине. Он был уже в прицеле. Палец в тонкой нитяной перчатке лежал на чутком спусковом крючке. Снайперу оставалось сделать этим пальцем одно легкое сгибающее движение… Он медлил. Он объяснял себе, что не хочет стрелять в движущийся объект. Лучше дождаться, когда цель остановится возле автомобиля. Это была неправда — снайпер уверенно поражал движущиеся мишени. Просто ему не хотелось стрелять из-за этой светловолосой женщины рядом с объектом. В прицел было отчетливо видно, как она доверчиво прильнула к объекту, а тот слегка наклонился и коснулся губами ее волос.
Никита слегка наклонился и ощутил аромат ее волос. Чувство нежности нахлынуло на опера… огромное чувство нежности. Он дотронулся губами до светлой прядки над ухом. Наташа улыбнулась и прижалась к нему.
— Я сяду сзади, Никита, — сказала она. — У тебя передняя дверь такая идиотская…
— Садись где хочешь, — ответил он негромко и снова вдохнул аромат ее волос. Этот запах кружил ему голову. Она снова улыбнулась.