— Наш заложник уже арестован. Не сбежит.
— Вот как! — сказал Семенов. — Хорошо. Но следует помнить, что человек в зоне — товар скоропортящийся. Желательно обеспечить условия хранения, так сказать… Я мог бы предложить вариант.
— То есть? — спросил Наумов.
— У меня есть неплохие связи в одной из зон. Там он будет под контролем и во вполне приличных условиях.
Зазвонил телефон внутренней связи, и Наумов снял трубку. Он выслушал невидимого собеседника и бросил:
— Несите. Это из кухни, — пояснил он Семенову. — Несут горячее…
Николай Иванович быстро анализировал последние слова Семенова. Содержать Обнорского в контролируемой зоне? Резонно. Вполне резонно… Если бы полковник своей неосторожной фразой о знакомстве с Андреем не заронил сомнения в душу Наумова, тот, наверное, согласился бы. Да, пожалуй, он бы согласился… Но зерно сомнений было уже заронено. Предложение Семенова показалось банкиру попыткой сосредоточить весь контроль в своих руках: и контакты с англичанами у него, и заложник стоимостью $ 50'000'000 тоже. Э-э, нет, Роман Константинович, так не пойдет…
— У меня есть предложение получше, — спокойно сказал Наумов.
В этот момент в дверь постучали. Вежливо, профессионально, тактично.
— Войдите.
Вошел официант с тарелками на подносе.
По кабинету поплыл восхитительный запах.
— Здесь готовят очень хорошо, — сказал Наумов. — Я уверен, вам понравится.
Пока официант во фраке колдовал над тарелками, концессионеры молчали. Наконец, пожелав приятного аппетита, халдей вышел. На две секунды Наумова и Семенова обдало доносящейся из зала музыкой. Затем дверь плотно закрылась, и стало тихо. Концессионеры не торопясь принялись за еду.
— Так какое же предложение? — спросил через пару минут полковник.
— Вам нравится?
— О да… вкусно! Но давайте вернемся к вашей идее.
— Идея проста. Я сумею отправить господина журналиста в спецзону. Есть такая в Нижнем Тагиле. Там и условия приличные, и контингент иной.
— Минутку, — сказал полковник. — Вы имеете в виду тринадцатую зону?
— Ну, Роман Константинович, номера я, конечно, не знаю. Но эта зона предназначена для осужденных сотрудников правоохранительных органов.
— Значит, тринадцатую… Но она ведь, как вы справедливо изволили выразиться, для сотрудников органов. А Обнорский — человек гражданский. Его туда, знаете ли, не запихнешь…
— Запросто, Роман Константинович, запросто. Вот именно его-то запихнуть туда — запросто. — Ну что ж, возражений у меня нет. Оба — и банкир и полковник — остались довольны результатами беседы. Наумов считал, что нашел превентивные меры в отношении Обнорского, и даже не предполагал, что профессионалом Семеновым его хитрость была мгновенно разгадана.
В Нижний Тагил, — прокричал локомотив спецэшелона N 934, — в Нижний Тагил!
А второй разговор состоялся по телефону. Господин Наумов позвонил первому заместителю начальника ГУВД полковнику Тихорецкому.
— Здравствуй, Пал Сергеич. Наумов беспокоит.
— А-а, Николай Иваныч… рад-рад.
— Как служба, Сергеич? Когда искоренишь преступность?
— Вопрос глобальный, Николай Иваныч. Куды нам? Хоть бы рост сдержать. Но некоторые успехи есть. Вот общегородскую операцию провели, подчистили город. А то распоясались, понимаешь, в милицейских подполковников стрелять начали.
— Наслышан про вашу общегородскую операцию, — сказал Наумов. — У меня начальник валютного отдела на работу с синяком пришел. Сидел спокойно в ресторане, вдруг ваши налетели с дубинками и в масках. И без разговору начали правовое государство утверждать. Это как?
— Нормально, — засмеялся Тихорецкий. — Сиди дома, не шастай по кабакам, когда проводится общегородская операция.
— Ясно. Я ему передам, — весело ответил Наумов. — Слушай, Пал Сергеич, есть маленькая проблемка. Нужна твоя компетентная помощь.
— Всегда рад. В чем проблема? Если смогу помочь…
— У вас там задержан, как я слышал, журналист Серегин…
— Есть такой, — ответил полковник. — Двести восемнадцатая, первая. Хранение огнестрельного оружия.
— Да… что-то такое. — Наумов и Тихорецкий разговаривали так, будто это не они организовали арест Андрея Обнорского. — Что-то такое с пистолетом. Общественность, Пал Сергеич, беспокоится, как бы не пострадал журналист в тюрьме.
— Ну, он еще и не в тюрьме.
— А где же он? — удивился Наумов. — На свободе?
— В следственный изолятор этого, с позволения сказать, журналиста этапируют только завтра. А пока он содержится в ИВС Смольнинского райотдела. На свободе ему определенно не место.
— Ага… так, значит? Хорошо, понял… Вопрос вот в чем, Пал Сергеич. Представители общественности озабочены тем, что журналист, писавший на криминальные темы, может попасть в одну камеру с бандитами. Они ведь могут и счеты с ним свести. Так?
— Запросто могут, — ответил Тихорецкий. — А что предлагаешь? На подписку его выпустить?
— Ни в коем случае, — отозвался банкир. — Думаю, что молодого человека необходимо посадить в камеру к сотрудникам милиции.
— А вы убеждены, Николай Иваныч, что там он будет в безопасности? Этот Серегин и о бывших наших сотрудниках писал. Случалось, что именно с его подачи мы дела возбуждали. Так что его и в красных хатах могут щемить. Там тоже щемят будь здоров.
— А вот это уже ваш вопрос, Павел Сергеич, — серьезным голосом ответил Наумов. — Общественность обеспокоена!
— Понял, — коротко ответил полковник. — Обеспечим гражданина Обнорского-Серегина красной хатой с нормальными сокамерниками.
После этого последовал звонок Тихорецкого в Кресты — следственный изолятор N 1. Полковник переговорил с начальником Крестов и попросил его исполнить просьбу общественности. Полковник Демчук отнесся с пониманием — он статьи Серегина читал — и согласился, что лучше посадить его к ментам, чем к блатным.
Так за спиной Андрея Обнорского решалась его судьба.
Сидел ли ты когда-нибудь в карцере, читатель?… Ага, понятно… Ну а в тюрьме? Опять же понятно… И в зоне ты не бывал?
Да ты счастливый человек!
Ты представить себе не можешь. Как тебе повезло! Плюй через левое плечо, стучи по дереву… помни народную мудрость: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Россия… Россия — страна кандальная, каторжная. Страна острогов, крепостей, монастырей, допров, централов, БУРов, ИТК, ИТУ, СИЗО, ШИЗО, ТОНов, спецпоселений, строек народного хозяйства, спецкомендатур, штрафных батальонов и этапов, этапов, этапов… По всей огромной России перемещаются этапы. Катят сотни автозаков и вагонзаков. По всей огромной России, покрытой, как фурункулами, тюрьмами и лагерями, катят этапы, едут конвои… На Север, на Юг, на Восток и на Запад. От Шпицбергена до Каспия, от Магадана до Калининграда. Катит столыпинский вагон по рельсам, по бескрайнему заснеженному пространству. День и ночь, ночь и день… Стоит сутками на запасных путях, в тупиках, на полустанках. Что там внутри вагона? Кто там? Не видать! Нету в Столыпине окон. А куда едет?
— На Урал, — прогудит в ответ локомотив.
— В Воркуту, — выдохнет другой.
— В Вологду, — шепнет третий тихо, хрипло.
— В Абакан! Тайшет! Архангельск! Кустанай… Салехард… В Печору. В Ижевск. В Котлас… ты знаешь, что такое Котласская пересылка?… В Нижний!… Петрозаводск. В Ижевск… Ярославль… Череповец… К черту на рога! На Луну!
Огромна каторжная Россия. Нет у нее краев — есть погосты. Да стук колес бесконечный в снежном вихре. Да лязг затвора. Да тоска, чифирьком черным разбавленная под северным сиянием.
Контурная карта, колючкой намеченная, старым беззубым зэком выколотая. Страна с миллионным населением, со своей историей, со своими песнями, традициями, даже со своими деньгами[45]. Со своими легендами и языком… Да это же целая КУЛЬТУРА!
— Культура? — спросит возмущенный читатель. — Вот это — страшное, кровавое, основанное на насилии и жестокости — это КУЛЬТУРА? Вы ЭТО называете культурой?
Так скажет возмущенный читатель. И авторы не станут с ним спорить… к чему?
— Вор должен сидеть в тюрьме! — повторит читатель крылатую фразу. И, может быть, стукнет кулаком по столу. Звякнет ложка в стакане с янтарным чаем, и посмотрит удивленно дремлющий огромный котище. Хорошо у тебя в доме, читатель, уютно…
45
Во времена уже подзабытые деньги не могли находиться внутри зоны. За сокрытие советских дензнаков зэку полагался расстрел (сотруднику лагеря — трибунал и срок). Вместо денег зэки пользовались расчетными квитанциями, отпечатанными в гостипографиях. На них имелись даже водяные знаки! В Соловецких лагерях особого назначения (СЛОН) ходили специальные боны с гербом — изображением слоника. Где еще, в какой стране мира найдете вы такое?