Электорат, смир-р-рна! Чемоданы натуральной кожи исчезают во вместительном багажнике «вольво»-850, а в салоне — начальственная толстая жо… Извините! Не то ляпнул. В общем — большой человек уехал. Вспышки мигалки исчезли вдали… Вольно, электорат…
…Питер встретил Андрея Обнорского туманом и моросью. Говорят, дождь — хорошая примета. Таксист заломил бешеные бабки, но Андрей уже получил в шведском издательстве аванс и мог себе это позволить. Он швырнул на заднее сиденье раздолбанной «Волги» дорожную сумку и сел вперед, в продавленное кресло.
За такие бабки тачка могла быть и поприличней. Впрочем, Андрей знал истинную причину неоправданно высоких тарифов. Весь пулковский извоз контролировали бандиты. Таксисты им отстегивали не менее тридцати-сорока процентов выручки. Со многими из бандюгов Обнорский был знаком, а с некоторыми даже близко. С кем-то пересекался еще в те времена, когда занимался борьбой, с кем-то свела работа в газете. Пишущий на криминальную тему обязательно общается как с представителями правоохранительных органов, так и с противоположной стороной. В принципе Андрей мог бы прямо в Пулково найти кого-либо из кураторов гильдии славных извозчиков и запросто договориться о поездке по себестоимости, а то и вовсе даром… он не стал этого делать.
Машина, заскрежетав коробкой передач, тронулась. Дворники размазывали по битому лобовому стеклу мелкие дождинки, мелькали начинающие желтеть березки за окном, хрипел из магнитолы профессор Лебединский… Вот ты и дома!
— Откуда прилетел? — спросил водила. Вопрос был задан просто так, для разговору. Расписание рейсов Пулково-2 он знал наизусть.
— Из Швеции, — ответил Андрей, глядя в окно.
— А-а… а чего там делал?
— Зубы вставлял, — усмехнулся Андрей и, растянув губы, показал водителю белоснежный ровный оскал.
— Ну, блин! Дорого, наверно?
— Кому как… ты с твоими заработками можешь себе штук пятьдесят поставить.
— Какие заработки? — возмутился водитель. — Какие заработки? Ремонты, бензин, гаишники душат. А в аэропорту и ментам нужно отстегивать, и бандитам.
— А что, в Питере есть бандиты? — поинтересовался Андрей.
Таксист покосился на Обнорского, хмыкнул и ничего не ответил. «Волга» неслась по мокрому асфальту мимо редких деревьев и рекламных щитов. Низко прошел заходящий на посадку самолет. Сколько раз ты улетал из этого города? Сколько раз возвращался?… Много. Очень много. Каждый раз ты возвращался в другой город. Или, может быть, ты сам каждый раз становился другим?
— Заработки, — пробормотал таксист, — заработки, блин…
Навстречу проехал похоронный автобус — на Южном кладбище добавится новая могила.
— Бандитов, говоришь, нету в Питере? — произнес шофер. — Ага, нету! Вон сегодня утром сколько народу набили. Не слыхал?
— Нет, — отозвался Андрей безразлично. И сам удивился — криминальная тема была для него родной. Вся информация такого рода им тщательно собиралась, анализировалась, подшивалась. В Петербурге Обнорский-Серегин уже негласно считался экспертом по криминальным вопросам. Да и не только в Петербурге.
— Нет, не слышал. А что случилось?
— Э-э… утром в «Девяткино» бандиты такую разборку устроили! Девять жмуриков как с куста. Вся ментура на ушах стоит.
— Ну! Так уж и девять?
— Бля буду — девять. По радио базарили. «Волга» снижала скорость — подъезжали к посту ГАИ. Омоновцы в касках, бронежилетах и с автоматами осматривали БМВ. Двое быков стояли в раскоряку около милицейского «УАЗа».
— О, видал! — бросил водила. — Вчера, говорят, из Крестов одного пахана выпустили. И сразу разборки начались, мочилово.
— Это какого же пахана? — спросил Андрей. Ответ он уже предвидел. От этого на душе стало мерзко.
— Антибиотик у него кличка, — сказал шофер. — Не слыхал?
— Нет, — ответил Обнорский. — Не слыхал.
Навстречу проехала еще одна похоронка. Вот ты и вернулся домой, журналист.
Если бы старший опер Вадим Резаков позвонил Колобку на несколько секунд раньше, вечерняя резня в Кричи-не-кричи могла бы не состояться. Многое могло бы быть иначе… Но Вадим позвонил в тот самый момент, когда Колобок снял трубку, чтобы переговорить с Бабуином. На несколько секунд опоздал старший опер. Всего на несколько секунд. У черной воды Малой Невки затрепетала осина. Пожилой бомж, пьющий портвейн в Кричи-не-кричи, почувствовал странное беспокойство. А у журналиста Обнорского, который ехал в раздолбанном такси из Пулково, вдруг сильно заболела голова. Мелькнула перед глазами занесенная для удара бейсбольная бита и чье-то лицо с раздернутым в крике ртом… Кричи-не-кричи.
В трубке прозвучали частые гудки, и Резаков решил перезвонить попозже. Второй раз он позвонил Колобку спустя минут тридцать, когда тот уже переговорил с Бабуином. Всего на несколько секунд опоздал старший опер!
— Да, слушаю, — произнес бодрым голосом Колобок.
— Здравствуйте, Олег Дмитриевич. Резаков из РУОП. Есть потребность поговорить.
— Здравствуйте, Вадим… э-э-э…
— Романыч, — подсказал Резаков.
— Здравствуйте, Вадим Романыч, — сказал Колобок. Казалось, он нисколько не удивлен звонку. Колобок все еще пребывал в состоянии легкой эйфории после разговора с Бабуином, когда удалось так легко разрешить все вопросы. Жить ему оставалось пять с половиной часов. — Что же нужно РУОПу от скромного коммерсанта?
— Я полагаю, — ответил Резаков, — что у вас возникли некоторые проблемы в связи с выходом Антибиотика.
Вадим не мог видеть своего собеседника, но почувствовал, как тот напрягся.
— Не понял, Вадим Романыч, о каких проблемах речь?
— Вы знаете, что произошло сегодня утром в «Девяткино»?
— Нет… а что произошло сегодня утром в «Девяткино»?
Знает, понял Резаков по дрогнувшему голосу Колобка. Впрочем, и так было очевидно, что знает. Информация об утреннем расстреле уже прошла по радиоканалам. А у братвы есть свой оперативный телеграф. Знаешь, Колобок, знаешь, подумал Резаков и произнес в трубку:
— Зря вы так, Олег Дмитриевич. Я ведь хочу вам помочь. Положение-то у вас не очень завидное. Вы ведь Счетчика знали?
— Вот что, Вадим Романыч, я вам скажу: никаких проблем ни с Антибиотикоми, ни с пестицидами, ни с гербицидами у меня нет. Ежели у вас есть вопросы — присылайте повестку. Я подъеду со своим адвокатом.
Колобок говорил уверенно, напористо. Резаков слушал и недоумевал. Он был убежден, что Палыч уже назначил Колобку стрелку, на этой волне можно было наладить контакт. Братки вслух декларируют неприятие ментов, но, когда их прижмет, запросто идут на сотрудничество. Странно ведет себя Колобок, думал Вадим, очень странно. Вслух он сказал:
— Послушайте, Олег Дмитриевич. Если вы сейчас не один и вам затруднительно говорить — намекните. Я пойму.
— Я один, Вадим Романыч. И у меня, повторяю, нет проблем с лекарственными препаратами.
— Рад за вас, — сухо сказал Вадим. — Если передумаете — звоните.
Опер положил трубку. Нежелание Колобка разговаривать он объяснил себе тем, что мятежный бригадир уже повинился перед Палычем и прощен. Ну что ж вольному воля. По крайней мере, кровопролития не будет. На всякий случай старший опер написал заявку в наружку на установление наблюдения за Олегом Дмитриевичем Хлопиным, оперативная категория — авторитет. Кличка — Колобок.
Вадим посмотрел на часы, ругнулся и пошел подписать заявку к Кудасову. А заодно и доложить о том, что Колобок на контакт не идет.
Никиту Никитича он перехватил в коридоре. Подполковник спешил на внеплановое оперативное совещание у начальника ГУВД. Утренняя бойня в «Девяткино» вызвала большой шум. Начальство топнуло ножкой и нахмурило брови. Кудасову совершенно не хотелось тратить время на бессмысленную говорильню. Реальная работа делалась на земле, а не в кабинетах высокого начальства. После каждого громкого преступления, которых становилось все больше и больше, начинался разбор полетов. Составлялись солидные планы комплексных мероприятий, говорилось о широком круге мер… А сотрудники пятнадцатого отдела сбивались с ног. Подполковник Кудасов считал, что они занимаются пожарными делами. Эффективно бороться с организованной преступностью, был убежден Никита, следует экономическими методами, разрушая фундамент. Посадка на нары одного, двух, десяти авторитетов не сделает погоды. На смену одному посаженному бандиту всегда приходит другой.