«Небо — перевёрнутое блюдце…»
Ю. Мориц
Небо — перевёрнутое блюдце.
С неба соки солнечные льются.
Льются с неба солнечные соки,
Лимонады солнечные льются.
Дерево горит на солнцепёке,
Словно накалившаяся люстра.
А на листья, красные от зноя,
Будет литься облако парное.
Облако парное будет литься,
Дети белокурые — смеяться,
А на обессиленные листья
Будут литься облачные яства.
А потом зачем-то будет осень,
В окна будут слепо биться осы.
Будут осы биться в окна слепо
Мёртвыми потухшими щелчками.
Будут к ним присматриваться с неба
Ангелы с надутыми щеками.
Охота
Когда содрогнулась от пули последняя птица,
Казалось, что воздух под нею разжаться боится.
Всего лишь на миг, ненадолго, невольно, немного
Напряг свои мускулы встречный воздушный поток.
Казалось, что мир — это горло бессильного Бога,
Где комом застрял умирающей птицы комок.
В поезде
Т. М.
1
В этом зале, в вокзальном буфете,
при случайном, измученном свете
распускается, как лепесток,
твой тяжёлый, озябший зрачок.
Твой сегодняшний, утренний, ранний, —
сердцевина непролитых слёз, —
он пылает открытою раной,
и не тает в дыму папирос.
Спи, хранима моей любовью.
Жизнь моя к твоему изголовью, с
ловно к окнам погасшим звезда,
приплывает из ночи бездонной,
где, как падшие ангелы, сонно,
обречённо поют поезда.
2
В этом поезде, мчащемся сутки с лихвой,
я тебя и во сне не увижу, хоть вой.
В этом городе, вставшем в средине пути,
нет тебя на свободе, и нет взаперти.
В этом страшном сплетеньи железных узлов
непонятен мой плач, бесполезен мой зов.
В этом бегстве не помнит дорога на юг,
чтобы имя твоё облекалось во звук.
В этом мире распался последний твой след.
В этом мире ты словно погашенный свет.
В этом космосе, хоть изломайся в мольбе,
даже призрачной памяти нет о тебе.
Три элегии
Т. М.
1
Всё имеет значенье на этой земле,
Даже то, что навеки ушло —
Второпях умирающий дождь на стекле
и твоё ледяное тепло.
Как цветок, распускается чья-то ладонь,
Но цветок — на столе, в хрустале.
Через тысячу лет ты раздуешь огонь
На моей безымянной золе.
2
Я — фонарь, расплескавший свой внутренний свет,
Ты — окно. Твои лампы внутри.
Через тысячу лет, через тысячи лет
Мы с тобой дорастём до зари.
А пока согревай свой озябший уют,
Накопи свои силы в ночи.
Через тысячу лет над тобой запоют
Перекрёстные наши лучи.
3
Через тысячу лет, через тысячи лет,
Накопив свои силы и мощь,
Ты раздуешь огонь, ты раздуешь рассвет,
Ты значение света поймёшь.
Над моею золой наклонишься впотьмах,
И цветком распахнётся ладонь.
Вот и всё — удержи только слёзы в глазах,
Чтоб они не убили огонь.
«И ушёл я в подводное царство осени…»
И ушёл я в подводное царство осени,
наполняясь влажною тишиною.
Рыба-осень поймала меня и бросила,
словно был я мячиком или луною.
И тонул я в густом безголосом озере
хладнокровной, бездонной, старинной осени.
Было ветхо и призрачно, как в музее,
я ушёл в осеннюю одиссею.
Колыбельные струи о лете плакали.
Предзакатные птицы взлетали рьяно.
Разорённые листья мой путь, как бакены,
отмечали оранжево и багряно.