Второй голос
«Оно, как раб перед царём,
В недвижности немой.
Громадный глаз его сейчас
Заворожён луной.
Луне оно подчинено
И в штиль, и в ураган.
Смотри же, брат, как мягок взгляд
Луны на океан».
Первый голос
«Но как без ветра кораблю
Возможно так идти?»
Второй голос
«Раздвинут воздух перед ним
И сомкнут позади.
Уж близко ночь, летим же прочь,
Чтоб не застиг нас мрак.
Корабль вот-вот замедлит ход,
Придёт в себя Моряк».
Я встал. Шёл тихо под луной
Корабль уставший наш.
И вновь возник передо мной
Ужасный экипаж.
И вновь на палубе они
Столпились, и на мне
Остановился каждый взор,
Блестевший при луне.
Всё то ж проклятие навек
В глазах застыло их:
Ни отвернуться я не мог,
Ни помянуть святых.
И в этот миг, как злой кошмар,
Исчезло колдовство.
Я стал глядеть вперёд, почти
Не видя ничего.
Так тот, кто тёмною тропой,
Дрожа, пустился в путь,
Идёт и голову назад
Не смеет повернуть,
И оставляет за спиной
Таинственную жуть.
Тут ветер на меня подул
Неслышною струёй.
Он веял и не возмущал
Поверхности морской.
Как дуновение весны,
Как луговой зефир,
Ласкал он щёки и глаза,
Вселяя в душу мир.
И всё быстрее плыл корабль,
Но тихо, как во сне.
И всё нежнее ветер дул,
И льнул он лишь ко мне.
Иль это вправду сон?
И я Опять в родном краю?
И холм, и церковь, и маяк
С волненьем узнаю.
Мы входим в гавань, и в слезах
Я стал молить Творца:
«Дай мне проснуться, или пусть
Не будет сну конца!»
Залива гладкая вода
Прозрачнее стекла,
И в ней луна отражена,
Огромна и светла.
Залив сиял, пока над ним
Не вырос рой теней,
Как будто это вился дым
От факельных огней.
И рой пурпуровых теней
Над кораблём витал.
Я глянул на руки свои:
Их цвет был странно ал.
Всё та же жуть сдавила грудь,
Я поглядел назад:
О Боже правый! Мертвецы
Пред мачтою стоят!
И руки подняты у всех,
Прямые, как мечи.
И полыхают руки те,
Как факелы в ночи.
И отражают их глаза
Пурпурные лучи.
Молясь, отворотясь от них,
Я стал глядеть вперёд:
В заливе ветра нет, и тих
Простор прибрежных вод.
Вот холм сверкает золотой,
На нем светлеет храм,
Недвижен флюгер под луной,
И так спокойно там!
И, молчалив, сиял залив,
Пока, за строем строй,
Не вырос в воздухе над ним
Теней пурпурных рой.
Они над самым кораблём
Парили в вышине.
Мой взор на палубу упал:
О, что открылось мне! —
Лежали трупы, но клянусь
Распятием святым:
Стоял над каждым мертвецом
Лучистый серафим.
И звал меня, рукой маня,
Лететь за ним вослед
В страну немеркнущего дня,
Откуда нёс нам свет.
И звал меня, рукой маня,
И этот зов немой,
Клянусь, был слаще для меня
Всей музыки земной.
И вскоре плеск весла и крик
Гребца услышал я.
Невольно обратясь назад,
Смотрю: плывёт ладья.
Но чудотворный свет погас,
И трупы при луне
Опять стоят и за канат
Берутся, как во сне.
Не мог их риз коснуться бриз,
И льнул он лишь ко мне.
С гребцом в той лодке мальчик плыл —
О всеблагой Творец! —
Я так им рад был, что забыл
О мёртвых наконец.
Отшельник третьим был в челне.
Я слышал, как в тиши
Он громко гимны пел, что сам
Слагал в лесной глуши. —
Кровь Альбатроса смоет он
С измученной души.