Выбрать главу
Мария Ах, этот необычный человек Мой ум встревожил роем диких грёз! — Подобными виденьями луна Влюблённой девы опьяняет взор. И что это за ход подземный, мама?
Приемная мать История опасна! Нас никто Не слышит?
Мария Нет.
Приемная мать Мне свекор мой, Леон, — Мир его праху! — рассказал её. Был лесоруб он и валил дубы Рукою мощной. Знаешь круглый брус, Подперший стену старенькой часовни? Под деревом, что стало брусом тем, Леон нашёл младенца — тот лежал Во мху, средь зарослей чертополоха. Он взял дитя домой и воспитал На деньги господина своего. И стал прелестным мальчиком малыш. Он был хорош собой, но неучён, Не знал молитв и чёток не касался; Но называл всех птиц по именам, И сам свистел, как маленькая птичка; А осенью искал он семена Цветов дикорастущих и сажал Их подле пней и поливал водой. Чернец, сбиравший травы по лесам, Седой старик, сиротку полюбил, А мальчик — старца. Тот письму и чтенью Ребёнка вскоре выучил: с тех пор Он в замке жил или в монастыре. И стал премудрым юношею он. Но, бедный! — всё читал, читал, читал, Покуда ум его не помутился. О многом беззаконно он судил, Хоть и молился, но всегда один, А службы никогда не посещал он. Но речь его бывала так сладка, Что ею наш покойный господин Заслушивался. Как-то близ часовни Они вели учёный разговор. Внезапно под ногами их земля С таким разверзлась стоном, что стена, Обрушившись, едва их не убила. Наш господин был ужасом объят, И слёг, и в еретических речах, Дрожа, признался. Юношу схватили И в тот провал швырнули. А Леон, Узнав об этом, плакал, как дитя. Раз в погребе работал свекор мой И грустный голос юноши услышал. Он песню о полях зелёных пел, О том, как хорошо свободным быть, Рыбачить и охотиться, бродить По дальним неизведанным просторам. Леон безмерно юношу любил: В отчаянье бросая вызов смерти, Он для него прорыл подземный ход, И тот ушёл.
Мария Чудесен твой рассказ! Таким, пожалуй, можно малыша Заплаканного на ночь убаюкать. Что ж было дальше с юношей?
Приемная мать Беглец Сел на корабль с отважными людьми, Что странствуют за золотом по свету. Был брат Леона с ними и, домой Вернувшись, нам поведал о безумце: В чужом краю, от спутников отстав, Он прыгнул в чёлн и по большой реке Уплыл в немом сиянии луны. С тех пор о нём никто уж не слыхал. Считали, что попал он к дикарям, И жил у них, и умер среди них.

Соловей

Поэма в разговорном стиле, написанная в апреле 1798 г.

На западе уже не различить Ни полосы закатного огня, Ни красок, ни прозрачных облаков. Поднимемся на мост, поросший мхом, Посмотрим вниз на блещущий поток, Нам здесь не слышный, ибо он течёт По мягким травам. Что за ночь вокруг! Какой покой! Пусть звёзд неярок свет, Вообразим весенние дожди, Ласкающие землю, — нам тогда Приятен будет тусклый небосвод. Но тише! Соловей заводит песнь. Всех птиц он «музыкальней и грустней»![4] Всех птиц грустнее? Вымысел пустой! — Ведь грустного в природе вовсе нет. Полночный странник, помнивший свои Былые униженья, иль недуг, Или неразделенную любовь (Во всём он видел собственную скорбь, И даже трели нежные ему О ней повествовали), первым был, Кто грустным это пение назвал. И этот вздор стал повторять поэт, Который только в рифмах знает толк, — Ему полезней было б на лесной Поляне растянуться у ручья Под солнцем иль в сиянии луны, В плену пейзажей, звуков и стихий Душой забыться и забыть свою И песнь, и славу! Слава бы его С бессмертною природою слилась, А песнь его заставила б сильней Любить природу и была б сама Любима, как природа! Но, увы, Поэты молодые, как всегда, Весенние проводят вечера На бале иль в театре, чтоб затем Над жалобами Филомелы вновь С умильным состраданием вздыхать. Мой друг и ты, сестра его! Дано Нам знание иное: в голосах Природы лишь блаженство и любовь Мы слышим. Вот весёлый соловей Расходится, торопится излить В прекрасных звуках свой любовный гимн, Как бы тревожась, что для песни ночь Апрельская уж больно коротка, И душу поскорей освободить От музыки стремится. Я нашёл Дубраву живописную вблизи Заброшенного замка: вся она Уже подлеском диким заросла, Дорожки в запустение пришли — На них трава и сорные цветы. Но мне нигде так много соловьев Не попадалось: рядом и вдали Один другого в зарослях густых То окликал, то пел ему в ответ, И трель журчащую перебивал Поспешный цокот и сливался сам С руладой низкой, радующей слух, — Такой гармонией был воздух полн, Что вы, зажмурившись, могли бы ночь Принять за день! Когда освещены Луной кусты с росистою листвой, Среди ветвей легко увидеть блеск Их ярких глаз, бездонных ярких глаз, Пока живой фонарик светляка Горит во тьме.
вернуться

4

«Музыкальней и грустней» — это место у Мильтона намного больше, чем простое описание: здесь выражен характер печального человека и, следовательно, содержатся драматические черты. Автор делает это замечание, чтобы обезопасить себя от обвинения в легкомысленном обыгрывании мильтоновой строки: более тяжким для него было бы разве что обвинение в осмеянии Библии. (Примечание Кольриджа)