Овцу я продал тем же днём
И с хлебом возвратился в дом.
Он подкрепил моих ребят,
А для меня был словно яд.
И горько было видеть мне,
Как исчезает на глазах,
Как гибнет всё, что я взрастил
В страданьях и трудах.
Мне стада не собрать вовек:
Оно растаяло как снег.
Одна овца другой вослед —
И вот уже десятка нет,
Как будто бы из сердца кровь
Текла по капле вновь и вновь.
Ещё ягнёнок и ещё —
И уж не стало тридцати.
Теперь и не пытался я
Оставшихся спасти,
Желая в горести своей
Их всех лишиться поскорей.
Я мрачен сделался и зол,
Как будто бес в меня вошёл.
Казалось, лишь враждебный взор
Повсюду я встречал с тех пор.
Я потерял навек покой,
И белый свет мне стал не мил,
Мне опостылел отчий дом,
И труд меня томил.
В иные дни я был бы рад
Бежать куда глаза глядят.
Ах, сударь, я овец моих
Лелеял, как детей родных,
И с ростом стада всё сильней
Любил я собственных детей.
Увы, наверное, за то
И покарал меня Творец,
Что всё ж детей своих любил
Я меньше, чем овец.
Редело стадо день за днём,
Овец лишь десять было в нём.
И тех не стало в свой черед:
Вот пять осталось их, и вот
Из полусотни только две
На горной нежились траве.
Всё, что трудами нажил я,
Развеялось как прах!
И нынче я бреду с одним
Ягненком на руках —
Ведь он последний из всего
Большого стада моего».
Безумная мать
По бездорожью наугад, —
Простоволоса, дикий взгляд, —
Свирепым солнцем сожжена,
В глухом краю бредёт она.
И на руках её дитя.
(Иль это — бред больной души?)
Под стогом дух переведя,
На камне средь лесной тиши
Поёт она, любви полна,
И речь её вполне ясна:
«Все говорят: безумна я,
Но, мой малютка, жизнь моя,
Я счастлива, когда пою,
Я забываю боль свою,
И я молю тебя, малыш,
Не бойся, не страшись меня!
Ты словно в колыбельке спишь,
И от беды тебя храня,
О мой родной, я помню свой
Огромный долг перед тобой.
Мой мозг был пламенем объят,
И боль туманила мой взгляд,
И грудь жестоко той порой
Терзал зловещих духов рой.
Но пробудясь, в себя придя,
Как счастлива я видеть вновь
И чувствовать своё дитя,
Его живую плоть и кровь!
Мной побеждён кошмарный сон,
Со мной мой мальчик, только он.
К моей груди, сынок, прильни
Губами нежными — они
Как бы из сердца моего
Вытягивают скорбь его.
Покойся на груди моей,
Её ты пальчиками тронь;
Дарует облегченье ей
Твоя прохладная ладонь.
Твоя рука свежа, легка,
Как дуновенье ветерка.
Люби, люби меня, малыш!
Ты счастье матери даришь!
Не бойся злобных волн внизу,
Когда я на руках несу
Тебя по острым гребням скал.
Мне скалы не сулят беды,
Не страшен мне ревущий вал —
Ведь жизнь мою спасаешь ты.
Блаженна я, дитя храня:
Ему не выжить без меня.
Не бойся, маленький! Поверь,
Тебя, отважная, как зверь,
Переведу сквозь реки я
И сквозь дремучие края.
Сооружу тебе жилье:
Из листьев — мягкую кровать.
И если ты, дитя моё,
До срока не покинешь мать, —
Любимый мой, в глуши лесной
Ты будешь петь, как дрозд весной.
Спи на груди моей, птенец!
Её не любит твой отец.
Она поблекла, отцвела.
Тебе ж, мой свет, она мила.
Она — твоя. И не беда,
Что красота моя ушла:
Ты будешь верен мне всегда,
А в том, что стала я смугла,
Есть некий прок: ведь бледных щёк
Моих не видишь ты, сынок.
Не слушай лжи, любовь моя!
С твоим отцом венчалась я.
Наполним мы в лесной тени
Счастливой жизнью наши дни.
Ему вовек не жить со мной,
Коль он тобою пренебрёг!
Но ты не бойся: он не злой,
Он сам несчастен, видит Бог!
И каждым днём с тобой вдвоём
Молиться будем мы о нём.