Они въехали во мглу. Пение птиц прекратилось, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был теперь лишь стук копыт их лошадей. Разок-другой им довелось миновать сборища конных барышников, расположившихся вокруг огромных костров и разместивших на ночь своих животных в охраняемых загонах.
Поблизости от них Моргон мог бы переждать ночь в безопасности, но его охватило внезапное нежелание останавливаться. И вот голоса барышников утихли, оставшись далеко позади. Всадники все глубже погружались в ночь. Рэдерле беспокоилась, и он это чувствовал, но остановиться не мог. Наконец она протянула руку и дотронулась до его плеча. Моргон посмотрел на нее – лицо девушки было обращено назад, на дорогу позади них. Он резко осадил лошадь.
Горсточка всадников где-то в версте от них нырнула во впадину на дороге. Когда они появились вновь, то расплывались в сумерках и скакали не быстрее, чем полагалось бы в столь поздний час. С мгновение Моргон наблюдал за ними, приоткрыв рот. Не говоря ни слова, покачал головой, отвечая на вопрос, всплывший в сознании Рэдерле.
“Не знаю...” И резко повернул лошадь прочь с дороги, направляясь в чащу. Они ехали вдоль реки, пока темнота не вынудила их остановиться. Разбив стоянку без костра, они поужинали хлебом и сушеным мясом.
Река здесь была медленной и глубокой и рокотала тихо-тихо, так, что они едва слышали ее могучий голос. Моргон всегда был очень чуток в ночи – он даже во сне понимал, что таинственные всадники так и не проехали мимо них. Мысли его вернулись к тому безмолвному, которого он приметил среди деревьев, к таинственному крику, раздавшемуся из ниоткуда и более чем кстати. Тогда, выйдя из легкого забытья, которое даже нельзя было назвать сном, он обнажил меч.
– Моргон, ты не спал почти всю прошлую ночь, – сказала Рэдерле. – Отдохни, а я посторожу.
– Я привык, – ответил он, но все же отдал ей меч и растянулся на одеяле.
Он не спал; лежал, прислушиваясь, наблюдая, как созвездия медленно перемещаются по небосводу. И снова услышал слабый, неуверенный голос арфы, выплывающий из темноты и подобный насмешке над его воспоминаниями.
Он сел и огляделся, недоумевая, что же это за наваждение. Куда бы он ни взглянул, он не видел ничего, кроме сплошной черной стены ночи, – даже намека на далекий костер не было видно. Он не слышал людского гомона, одни лишь запинающиеся всплески арфы доносились до него. Струны были настроены превосходно, арфа звучала мягко и нежно, хотя арфист то и дело сбивался. Моргон сцепил пальцы и прикрыл ими глаза.
– Кто ты, во имя Хела? – пробормотал он и рывком вскочил на ноги.
– Моргон, в мире есть и другие арфисты, – мягко заметила Рэдерле.
– Он играет в темноте.
– Откуда ты знаешь, что это мужчина? Может быть, это женщина. Или молодой парнишка, который один держит путь в Лунголд со своей первой арфой? Если ты хочешь уничтожить все арфы на свете, начни уж лучше с той, что висит у тебя за спиной, поскольку именно она никогда не даст тебе мира.
Он не ответил, и Рэдерле добавила:
– Ты вынесешь, если я загадаю тебе загадку?
Он обернулся, отыскал ее неясные, едва намеченные луной очертания и слабо мерцающий в руках клинок.
– Нет, – сказал он и сел рядом с ней, устав от напряженного ожидания все тех же аккордов известной имрисской баллады, которую никак не мог довести до конца неизвестный арфист.
– Уж хотя бы, – злобно пробурчал он, – он играл получше. – Он взял у Рэдерле меч. – Я посторожу.
– Не покидай меня, – взмолилась она, прочтя его мысли.
– Хорошо, – вздохнул Моргон, прислонив меч к своим коленям и пристально глядя на него. Поднявшаяся в зенит луна обратила клинок в холодное пламя. Наконец арфа умолкла, и Моргон опять нашел в себе силы для того, чтобы сосредоточиться и подумать.
На другую ночь, и на третью, и на четвертую Моргон слышал невидимую арфу. Она звучала в разные ночные часы, обычно когда он не спал, а сидел и слушал ночную тишину. Он слышал ее на самой грани сознания; Рэдерле спала, и музыка ее не тревожила. Иногда он слышал арфу во сне, просыпался весь в липком холодном поту и, смахивая с век сон о темноте, глядел в темноту – и там звучала все та же неумолимая арфа. Однажды ночью он стал искать арфиста, но только заблудился среди деревьев и с трудом нашел дорогу обратно к своему костру. Вернувшись перед зарей, утомленный, в обличье волка, он всполошил лошадей, и Рэдерле окружила себя и их огненным кольцом, которое едва не опалило его шкуру. Несколько минут они яростно обменивались мнениями, пока вид их усталых, красных от гнева, немытых физиономий не побудил их обоих разразиться смехом.