Хар усмехнулся, поднялся, и волчья голова соскользнула с его колена.
– Этот одноглазый зорче других... А видит ли он конец войне?
– Нет. Но он поведал мне, что его преследуют сны о Равнине Ветров, как если бы там таилась разгадка. Башня на равнине все еще под наваждением, наложенным кем-то из живых.
– Башня Ветров, – неожиданно вырвалось у Моргона. Слова чародея пробудили в его памяти обрывок какой-то загадки. – Я забыл...
– Однажды я пыталась на нее взобраться, – задумчиво припомнила Нун.
Хар взял со стола свою чашу, чтобы налить еще вина.
– Я тоже, – заметил он и спросил, когда Моргон посмотрел на него: – А ты?
– Нет.
– Но почему?
– Первый раз я был на Равнине Ветров с Астрином. Тогда я утратил память. И была только одна загадка, разгадка которой меня беспокоила. Второй раз... – Он немного передвинулся. – Да, тогда я миновал равнину очень быстро, ночью. Я преследовал арфиста. Ничто не могло бы меня остановить.
– Тогда, возможно, – мягко заметил Хар, – тебе следовало бы попытаться.
– Ты спятил, – возразила Нун. – На равнине, поди, кишмя кишат Властелины Земли.
– Я всегда в здравом уме, – ответил Хар.
У Моргона вдруг мелькнула мысль; он опять сдвинулся, не осознавая того, и Рэдерле, затрепетав ресницами, подняла лицо.
– Ее окутывает наваждение... никто не может достичь вершины. Никто не напускает наваждения, если только нет чего-то, что надо скрыть, утаить... Но что могло быть скрыто так надолго на вершине башни?
– Высший, – сонно предположила Рэдерле. Все присутствующие с удивлением взглянули на девушку. Нун – с дотлевающей трубкой в пальцах, Хар – с недонесенной до губ чашей.
– Ну, – добавила она, – это как раз то, чего ищут все и каждый. А башня – единственное место, куда, возможно, никто не заглядывал.
Взгляд Хара переместился на Моргона. Тот пробежал рукой по волосам, лицо его прояснилось.
– Может быть. Знаешь, что, Хар, я попытаюсь. Но я всегда думал, что мысленная связь этого наваждения была неким позабытым деянием мертвых Властелинов Земли, а не живого. Погоди. – Он сел, глядя прямо перед собой. – Башня Ветров. Ее название... название... ветер...
Внезапно они пронеслись через его память – глубинный ветер в горе Эрленстар, бурные ветра севера, певшие в лад всем струнам его арфы.
– Башня Ветров...
– Что ты видишь?
– Не могу рассмотреть... Арфу, в которую ударяет ветер. – Когда воспоминания о ветрах унялись в его памяти, он понял, что не знает, кто задал последний вопрос. Видение растаяло, оставив ему только слова и уверенность, что они с ним как-то связаны. – Башня. Звездная арфа. Ветер...
Хар согнал со своего кресла белую ласку и медленно уселся.
– Ты можешь управиться с ветрами не хуже, чем с землезаконом? – с недоверием спросил он.
– Понятия не имею.
– Ясно. Еще не пытался.
– Я даже не знаю, с чего начать, – сказал Моргон и добавил: – Однажды я сотворил ветер. Ветер-убийцу. Это, похоже, все, что я умею...
Он снова замолчал и покачал головой. В зале было очень тихо; звериные глаза светились в полутьме. Ирт поставил свою чашу, и она, отвлекая внимание, слабо звякнула, задев за край подноса. Нун бросилась к нему на помощь.
– Маленькие расстояния, – уныло пробормотал волшебник.
– Думаю, – заговорил король-волк, – что, если я начну тебя расспрашивать, это будет самая долгая загадка, которую я кому-либо загадывал.
– Ты уже загадывал мне самую долгую загадку, – ответил Моргон. – Два года назад, когда ты спас мне жизнь в ту метель и я попал к тебе домой. Я все еще пытаюсь ее разгадать.
– Два года назад я поделился с тобой знаниями о том, как оборачиваться туром. Теперь ты пришел, чтобы я поделился с тобой знанием землезакона. Чего ты попросишь у меня в третий раз?
– Не знаю.
Моргон осушил свою чашу, надолго задумался и, взглянув Хару в глаза, промолвил:
– Возможно, доверия...
Он резко поставил чашу на стол и обвел безупречный ее ободок кончиками пальцев. Вдруг он почувствовал, насколько сильно устал; ему захотелось положить голову на стол среди блюд и уснуть. Он услышал, как поднимается король-волк.
– Попроси у меня завтра.
Хар тронул его за плечо. Когда Моргон с трудом разлепил веки и встал, чтобы последовать за королем из зала, то не нашел ничего странного в этом ответе.
Он спал без снов до рассвета рядом с Рэдерле, в роскошной теплой спальне, которую приготовила для них Айя. Утром, когда небо посветлело, туры медленно сбежались толпой в его разум и образовали совершенный и сплошной круг, в центре которого он теперь находился. Он не мог пошевелиться – глаза у туров были светлые, таинственные и слепые, и взгляд их парализовал Моргона, лишив способности двигаться. Внезапно он проснулся и что-то забормотал. Рэдерле нашла его ощупью и тоже проговорила во сне что-то невразумительное. Он подождал, пока она не затихнет, и только тогда беззвучно встал и оделся. Он учуял, как догорает, рассыпавшись угольками, последнее душистое сосновое полено в камине, и каким-то образом догадался, что Хар все еще в зале.
Когда Моргон входил в зал, король не спускал с него глаз. Моргон осторожно обошел маленьких зверушек, спавших свернувшись у очага, и присел подле Хара. Король опустил ладонь на его плечо и задержал на миг в уютном и теплом молчании, затем произнес:
– Нам нужно где-то спрятаться, или торгаши раззвонят обо всем от Ирье до Ануйна. Недавно сюда стеклась целая толпа торговцев; они расспрашивали меня, расспрашивали Нун...
– У тебя есть одно строение на задворках, – предложил Моргон. – То, в котором ты учил меня оборачиваться туром.
– Да, кажется, это подойдет... Разбужу-ка я Хугина, он нам поможет. – Король слегка улыбнулся. – Одно время я думал, что Хугин мог бы вернуться к турам; он стал так дичиться людей. Но с тех пор, как явилась Нун и рассказала ему все, что знала про Сута, думаю, он мог бы превратиться в волшебника...
Король умолк, а через несколько мгновений объявился Хугин, сонно хлопая глазами и расчесывая пятерней белые волосы. Увидев Моргона, он застыл на полдороге. Хугин был ширококостен и проворен, словно тур, с глазами глубокими и по-детски робкими. Он зарделся и сделался еще более похожим на тура, готового вот-вот улыбнуться.
– Нам нужна твоя помощь, – обратился к нему Хар. Хугин по-утиному дернул головой, затем, поглядев на Моргона, обрел наконец дар речи:
– Нун сказала, что ты дрался с чародеем, который сгубил Сута. Что ты спас жизнь лунголдским волшебникам. Ты убил Основателя?
– Нет.
– Почему?
– Хугин, – пробурчал Хар, затем быстро справился с собой и не без любопытства взглянул на Моргона. – Да, а почему? Или ты растратил всю свою жажду мести на арфиста?
– Хар... – Мышцы Моргона напряглись под рукой Хара.
Король внезапно нахмурился.
– Что такое? Тебя преследуют призраки? Ирт рассказал мне вчера вечером, как умер арфист.
Моргон без слов покачал головой.
– Ты мастер разгадывать загадки, – выпалил он вдруг. – Ты мне и скажешь. Мне нужна помощь.
Хар поджал губы, поднялся и бросил Хугину:
– Принесешь еды, вина и дров в ту халупу. И тюфяки. Когда проснется Рэдерле Анская, дай ей знать, где мы. И приведи ее. – Видя, что паренек густо покраснел, он несколько нетерпеливо добавил: – Ты с ней раньше говорил.
– Я помню. – Хугин улыбнулся. – Я приведу ее. И все принесу.
Они провели весь следующий день и последующие девять дней и ночей вместе в продымленном круглом строении за домом короля. Днем Моргон спал. Хар, казалось, не ведал усталости. Выбираясь из разума Хара на рассвете, Моргон всякий раз находил поблизости Рэдерле, Хугина, иногда – Нун, выбивающую в очаг пепел из трубки. Он редко заговаривал с ними; бодрствовал он или спал, разум его был подключен к растущим на земле Хара деревьям, воронью, горам в снежных шапках, всем образам, хранившимся в памяти короля-волка и подвластным ему. Все эти девять суток Хар давал ему все и не требовал ничего взамен. Моргон исследовал Остерланд через его мозг, образуя собственные мысленные связи с каждым корешком, камнем, волчонком, белым соколом и туром в стране. Каким только волшебством не владел король...