– Не сметь! – гаркнул Мамба на своих подчиненных, угрожающе размахивая двуручной саблей. Из плеча великана все еще торчала горящая стрела, что делало его еще более угрожающим. – Зарублю каждого, кто ослушается моего приказа!
– Да плевали мы на твои приказы! – выкрикнул самый смелый или глупый из наёмников и в подтверждение своих слов плюнул себе под ноги. – Нас много, а он один! Верно парни?
Мамба вскинул саблю над головой, чтобы раз и навсегда решить вопрос субординации среди своих подчиненных, но резкий оглушительный гром, похожий на звук рвущегося мира, заставил гиганта замереть, а всех остальных вздрогнуть. В тот же миг небо над степью осветила молния и, недалеко от хутора Мухамарина, ударила в землю. Не успели люди во дворе опомниться от первого шока, как гром и молния повторились. А затем еще раз и еще.
Лиса нечленораздельно восторженно заверещала, стоя на крыше фургона и указывая пальцем куда-то в ночь. Аргилай поспешил занять место в первых зрительских рядах рядом с варваркой. И очень вовремя. В степи, неподалеку от хутора творилось светопреставление. Перепуганные низкорослые лошадки в ужасе с громким ржанием метались среди горящей травы и кустарника. Тут и там валялись обугленные мертвые и умирающие Почившие. А по тем всадникам, что еще остались в живых с небес лупили молнии. Среди всего этого огненного хаоса, не обращая внимания на огонь под ногами, медленной, неторопливой походкой, в направлении хутора Мухамарина, двигалась невысокая фигура человека. Ошибиться здесь было невозможно – Джакоб Злоб почувствовал зов Малого магического гонца и теперь шел забрать обещанный ему медальон – маленький прозрачный камушек, искусно ограненный в виде капли воды. А если Мухе повезет, то и излечить от смертельного недуга его сестру.
Аргилай схватил Лису за руку и потянул за собой.
– Валим, это маг! Трица, там Злоб! – громким шепотом зашипел юноша, слезая с фургона.
Трицитиана грубо растолкала толпу, оторопевших от происходящего и ничего еще не понимающих, охранников каравана и прикрикнула на Мамбу:
– Открывай фургон с оружием!
Чернокожий великан коротко кивнул и сняв с пояса связку ключей, кинулся исполнять просьбу арт-три.
Аргилай понял, что зря считал жилой фургон душным. В фургоне, забитым под завязку оружием, упакованным в промасленные тряпицы, юноша воистину понял значение слов: духота, темнота и теснота. Лаи не знал сколько прошло время с того момента, как Мамба запер за их спинами дверь на тяжелый навесной замок, но находиться на полу, в сидячем и частично придавленном положении, с каждой минутой становилось все труднее. Самое страшное давно закончилось, маг не полез осматривать фургоны, а судя по отсутствию криков на улице знакомство наемников с Джакобом Злобом прошло в вежливой и мирной обстановке. Сейчас караван уже долгое время находился в движении, и Аргилай с Трицитианой терялись в догадках почему их до сих пор не выпускают наружу.
Наконец фургон остановился и послышался столь сладостный перезвон ключей, открывающих замок. Дверь распахнулась и в дверном проеме, закрыв собой все пространство показался, черный, как уголь, Мамба. Великан очень долго, в молчании, смотрел на пассажиров, зажатых между упаковками с оружием, а потом тихо произнес:
– Маг все время ехал с караваном. Сейчас он оставил нас.
– Скатертью дорога. – пожелала Трица, растирая затекшие суставы и медленно передвигаясь в сторону выхода.
– Как прошло? – спросил Аргилай, с трудом отодвигая с пути коробку с клинками мечей. – Злоб вылечил сестру Мухи?
– Да, с ней все в порядке. – глухо ответил Мамба. – Выходите, дальше мы не едем.
– В смысле? – удивился юноша.
– Уже Фельдбон? – чуя неладное, уточнила Трицитиана.
– Нет, Фельдбона больше нет. Совсем нет. Первопрестольный захвачен и сожжен. – пробормотал чернокожий великан и, качая головой, отошел в сторону от дверного проема.
В серых предрассветных сумерках перед друзьями, ошеломленными услышанной новостью предстала картина, которая врезалась в память надолго. По пыльному тракту, сквозь степь, в направлении Пепельных гор, брела нескончаемая колонна беженцев. Испуганные, трясущиеся, некоторые раненные или обгоревшие, люди медленно двигались на север. Многие несли свои пожитки в узелках, а кому особо повезло – катили спасенное имущество на телегах или тачках. Никто не разговаривал. В гнетущей тишине слышалось лишь шарканье сотен ног и редкий детский плач.