775 Этой звезде подобен, герой шагал по тропинке.
А когда вступили они в ворота и в город,
Женщины местные, сзади толпясь, зашумели с восторгом,
Радуясь гостю. А он, потупив скромные очи,
Дальше шел неуклонно, пока не достиг Гипсипилы
780 Дома блестящего. Он появился, и девушки двери
Сразу пред ним распахнули, двойные, имевшие створы,
Укрепленные ловко. А Ифиноя поспешно
В дивный портик его провела и на стул усадила
Перед своей госпожой. Она же, очи потупив,
785 Хоть и смутилась немало и щеки румянцем зарделись,
Все же приветную речь с улыбкой к нему обратила:
«Гость мой! Зачем за стеной городской вы ждете так долго?
В городе нашем мужчины теперь не живут, как бывало.
Но, поселясь на Фракийской земле, они нас позабыли
790 И поля хлебородные пашут. Про наше несчастье
Я расскажу откровенно*, и все вы узнаете сами.
В пору, когда Фоант, мой родитель, страной этой правил,
Люди, Лемнос покинув, фракийцев, напротив живущих,
Начали грабить с своих кораблей, и с богатой добычей
795 Дев фракийских сюда привезли. И в этом явился
Пагубный гнев богини Киприды. Она им вложила
Страшное душ помраченье, людей губящее сильных.
Жен законных своих вдруг стали они ненавидеть,
Начали гнать из жилищ, пребывая во власти безумья.
800 С теми ложе делили, кого добывали оружьем.
Дерзкие! Долго уже терпели мы это, в надежде,
Хоть и поздно, былое воротится к ним разуменье.
Тут, как всегда упреждая, второе несчастье возникло:
В доме были унижены дети законные, вместо
805 Них процветало чужое отродье тех пленниц внебрачных.
Так-то наши девы и наши матери-вдовы
Скорбно бродили по городу, пренебреженные всеми.
Ни отец свою дочь не спешил защитить, хоть и видел,
Что на глазах его девочку била мачеха злая,
810 Ни сыновья, как бывало, от матери не отражали
Горькой обиды, и участь сестры не тревожила братьев.
Всюду всех волновали лишь пленные девы —
Дома ли иль на пирах, в хороводах иль на собранье.
Так вот и шло, пока бог не вложил в нас безмерную смелость,
815 В город назад не впускать ушедших к фракийцам с набегом,
Чтоб они в разум вошли иль, пленниц забравши, уплыли.
Вот и уплыли они, забрав сыновей малолетних,
Сколько их было на Лемносе, и обитают поныне
В снежных фракийских полях. Потому-то и увидали
820 Здесь вы женщин одних. И если бы вы пожелали
Здесь остаться, и ты захотел, то смог получить бы
Власть Фоанта, отца моего. И я полагаю,
Что не осудишь ты нашу страну, ведь она плодородней
Всех иных островов, что в Эгейском рассеяны море.
825 Ты, придя к кораблю, друзьям передай мои речи
И за стенами города дольше не оставайся».
Так говорила, скрывая историю мужеубийства,
Как случилось оно. Ясон же к ней обратился:
«Гипсипила! Большая отрада нам встретить такую
830 Помощь твою. Мы в ней имеем великую нужду.
Тотчас обратно я в город вернусь, тогда по порядку
Речи твои передам моим спутникам. Власть же и остров
Пусть у тебя остаются. Я вправе себя не считаю
Их принимать. Лихие дела меня подгоняют».
835 Молвил, подал ей правую руку. Нимало не медля,
В путь он обратный пошел, а вокруг вереницей со смехом
Девушки с разных сторон кружились, пока за ворота
Он не вышел. Потом в повозках крепкоколесных
Много подарков они привезли им к морскому прибрежью.
840 Он же друзьям рассказал про речь Гипсипилы, про то, что
В город его пригласила, чтоб в нем остаться надолго.
Тут Киприда сама в них любовную страсть пробудила
Ради Гефеста премудрого, чтобы и дальше мужами
Мог заселяться богом любимый нетронутый Лемнос.
845 Сам Эсонид направился в царственный дом Гипсипилы.
Все остальные пошли, куда кого случай направил,
Кроме Геракла. Он сам по своей доброй воле остался
При корабле, и немногие с ним от друзей отделились.
Возликовал город весь, душистым наполнившись дымом.
вернуться
Ст. 791 сл. Я расскажу откровенно… — В рассказе Гипсипилы искусно объединены вымысел с правдой. Примечательно упоминание о гневе Афродиты. Гнев, первое слово, с которого начинается «Илиада», становится тем чувством Ахилла, из-за которого происходят все события поэмы. Но тут же Гомер ссылается на волю Зевса, объясняющую высший смысл происходящего. Аполлоний также пользуется этой, обязательной в эпосе, каузальной двойственностью. Но он ничего не говорит, на кого и за что гневается богиня. Поэтому мотив «гнева бога» представляется у него лишь неизменным атрибутом эпической поэтики.
Однако в распоряжении Аполлония были какие-то лемносские предания или песни этиологического содержания, где население острова называлось потомками минийцев, претерпевшими немало невзгод (Геродот, История, IV, 145).