― Присягну.
― Ладно. Мы поймаем его. Я первым делом пойду утром в город и достану приказ об его аресте.
Он действительно поехал, но вернулся на следующий вечер с угрюмым и растерянным видом.
― Ну, как насчет приказа? ― спросил Гоффман.
― Не получил его.
― Не получил?
― Нет, не получил, ― выпалил Рибвуд. ― Послушай, Гоффман, я встретил Локасто. Черный Джек сказал, что Пат был спрятан, мертвецки пьяный, для всего мира в задней комнате салуна «Омега» всю ночь. Там есть двое каких-то забулдыг и буфетчик, которые готовы присягнуть в этом. Что мы можем сделать против этого? Послушайте-ка, молодой человек, я думаю, что вы обознались.
― Я уверен, что нет, ― возразил я твердо. ― Это был Пат.
Они оба посмотрели на меня с минуту, потом пожали плечами.
Глава XI
Время шло и постройка хижины спокойно подвигалась к концу. Крыша из жердей была уже на месте. Оставалось только покрыть ее мхом и оттаявшей землей, чтобы закончить наше будущее жилье. Мне кажется, что это были самые счастливые дни из всех проведенных мной на Севере. У нас было такое дружное трио. Каждый старался сделать больше другого и мы соперничали в мелочах взаимной предупредительностью. Я снова поздравил себя со своими товарищами. Джим, несмотря на охватывавший его временами проповеднический пыл, был олицетворением ласковой доброты, веселости и терпения. На меня действовало освежающее сознание, что среди такого множества людей, закосневших в грехе, есть один, который всегда звучит подлинно и чисто, как золото в тазу. Что касается Блудного Сына, то это был принц. Я часто думал, что Господь Бог при его рождении влил могучую пригоршню солнечного сияния в этого ребенка.
Я лично постоянно находился во власти своих настроений, легко возбуждался, быстро падал духом. Я всегда был ненормально впечатлителен, чувствителен к солнцу и теням. Я был истинно счастлив в те дни; в долгие вечера я находил время, чтобы подумать о несчастьях и горестях, свидетелем которых мне пришлось быть; я восстанавливал прошедшее и созерцал неотступно владевшие мною образы.
Предо мной неотступно был образ девушки, полный неуловимой прелести, почти не реальный образ, достойный того идеального алькова наших сердец, в котором хранятся святыни.
Много других видений осаждали меня. Пинклув, Глобсток, Пондерсби, Маркс, старик Вилович ― все покойники. Бульгамер, Банка Варенья, Мошер, Винкельштейны ныряли в водовороте золотоносного города. И, наконец, вырастало, как видение, над всеми ими ― красивое, дерзкое, мрачное лицо Локасто. Быть может, мне никогда не придется увидеть некоторых из них.
Часто по вечерам мы отправлялись в Форкс. Это было действительно очень оживленное место. Тут были в меньшем масштабе все беспокойство и разгул Даусона, но притом несравненно больше бесстыдства. Здесь были каскадные танцовщицы ― не ослепительные существа в бриллиантах и парижских туалетах, красотки Монте-Карло и Тиволи, а шлюхи, выделявшиеся своими грубыми одутловатыми лицами. Мужчины, только что с дневной работы, с едва просохшей на сапогах грязью, покупали вино на самородки, украденные из запруд, куч и штолен.
Здесь, в золотом лагере, процветала всеобщая торговля краденным. На многие заимки, хозяева которых слыли за доверчивых людей, рабочие охотно нанимались за маленькое вознаграждение, ради золота, которое им удастся стащить. С другой стороны, многие предприниматели платили своим рабочим песком, расценивавшимся по шестнадцати долларов за унцию, тогда как в нем было столько черной грязи, что в действительности он стоил только около четырнадцати. Все это вызывало глубокое падение нравственных устоев в лагере. Легкая нажива, легкое мотовство, безумное опьянение удачей, золото, которое выпирало из земли в течение дня и расточалось ночью в карнавале порока и сластолюбия.
Блудный Сын постоянно шнырял вокруг и подбирал новости из необычайно таинственных источников. Однажды вечером он подошел к нам.
― Ребята, приготовьтесь, живо! Начинается новая горячка, ― тяга на ручей Офира, где-то по ту сторону хребта. Один исследователь нашел пятьдесят процентов золота, углубившись на десять футов. Мы должны отправиться туда. Из Даусона идет орда, но мы доберемся туда раньше наплыва.
Мы быстро собрали одеяла, захватили маленькую мотыгу и, стараясь не попадаться никому на глаза, полезли вниз по холму под прикрытием кустарника. Вскоре мы достигли моста, откуда могли окинуть взглядом всю долину. Затем мы улеглись, ожидая дальнейших событий.
Был час сумерек. Полосы дыма дрожали над хижинами, внизу в долине. Вдруг я заметил ястреба, высоко взлетевшего на далеком откосе Эльдорадо. По всей вероятности, кто-то двигался между кустами. Один, два, дюжина человек поднимались осторожно, гуськом. Я указал на них.
― Это прилив, ― прошептал Джим. ― Мы должны перебить дорогу этой орде. Мы можем перерезать им путь у входа в долину.
Итак, мы пустились наперерез потоку неистовым отчаянным шагом, который заставлял ветер раздувать наши легкие, как мехи, и сотрясал в суставах наши кости. Мы прорывались через кусты и малорослый лес. Колючие ветки задерживали нас, раздирая нас до крови, болотистые топи мешали нам, но возбуждение тяги было в нашей крови и мы ныряли в речках, барахтались в болотах, карабкались на крутые гребни и прорывались через густые чащи зарослей.
― Бросьте ваши одеяла, ребята, ― сказал Блудный Сын. ― Оставьте только мотыгу. Эльдорадо был весь занят в одну тягу. Может быть, мы на пути к новому Эльдорадо. Мы должны нагнать эту компанию, хотя бы нам пришлось свернуть себе шею.
Лишь через несколько часов мы догнали их, около дюжины человек, охваченных безумной спешкой. Увидев нас, они чрезвычайно удивились. Один из них был Рибвуд.
― Алло! ― сказал он грубо. ― Есть еще кто-нибудь за вами, молодцы?
― Не приметили, ― ответил Блудный Сын, задыхаясь. ― Мы увидели вас и решили пристать к тем, кто уже поднялся. Нам пришлось устроить отчаянную гонку, чтобы поспеть. Джим совсем вывернулся на изнанку.
― Ладно! Становитесь в линию. Я думаю, там хватит на всех. Вы на хорошем пути. Идемте.
Таким образом мы снова двинулись. Предводитель шел, как одержимый. Мы плелись сзади. Мы перевалили уже через хребет и смотрели теперь на другую обширную долину. Какая это была великолепная страна. Какие восхитительные открытые пространства, пологие мягкие холмы, темно-голубые долины и серебристые извивающиеся ручьи. Это был настоящий сад богов, огражденный от мира чудовищным морщинистым частоколом скал.
Но нам некогда было любоваться. Мы шли все дальше, с той же безумной надрывающей сердце стремительностью, милю за милей, час за часом.
― Это будет самый замечательный ручей, ребята, ― перешептывались в линии. ― Нам повезло. Мы все сделаемся теперь клондайкскими королями.
Ободрительно? Не правда ли? И мы двигались дальше, стремительнее прежнего, с радостью следуя за железным человеком, который вел нас к девственному сокровищу.
Мы мчались всю ночь, то вверх на холмы, то вниз в долины. Солнце взошло. Настало утро. Мы все еще продолжали наш неистовый путь. Неужели наш вожак никогда не достигнет цели? Какой окольной дорогой вел он нас? Солнце взошло высоко на синем небе, зной дрожал. Был полдень. Мы шатались, изнемогая от зноя, истомленные, с израненными ногами. Возбуждение тяги поддерживало нас, и мы едва замечали бег времени. Мы были в пути около четырнадцати часов, но никто не колебался. Я был готов упасть от усталости; мои ноги превратились в груду волдырей и каждый шаг причинял мне невыносимую боль. Но наш вожак все не останавливался.
― Я надеюсь, что мы надули тех, кто собирался догнать нас, ― мрачно прохрипел Рибвуд.
Вдруг Блудный Сын обратился ко мне:
― Послушайте, ребята, вам придется идти без меня. Я совсем выдохся. Идите вперед! Я догоню вас, когда передохну.
Он опустился на небольшую кочку на землю и моментально заснул. Несколько других опустились тоже. Они засыпали там, где падали, совершенно измученные. Мы шли уже шестнадцать часов, а наш вожак все еще не останавливался.