Полукровка заговорил первый, и голос его был едва слышным шепотом:
― Это наша единственная надежда, братцы, и мы обещали ему. Боже, прости меня, но у меня есть жена, дети, и я должен сделать это.
Он был слишком слаб, чтобы встать, и, взяв нож в рот, пополз к трупу.
Все было готово, но мы не ели. Мы ждали и ждали, надеясь, наперекор надежде. И вот, когда мы ждали, Бог сжалился над нами. Он избавил нас от этого.
― Послушайте, быть может мне чудится, но я вижу двух человек, которые плывут на плоту вниз по реке.
― Закричи им. Я не могу, ― сказал Блудный Сын.
Я попробовал крикнуть, но голос мой был не громче шепота.
Полукровка также попробовал закричать. Но звук был едва слышен. Люди не видели нас, так как мы лежали на покрытой валунами отмели. Они плыли все быстрее и быстрее. С безнадежной, беспомощной тоской мы следили за ними. Мы не могли ничего поделать. Через несколько минут они минуют нас. Полными ужаса глазами мы следили за ними, стараясь привлечь их внимание. О, Боже, помоги нам.
Вдруг они заметили нашу нелепую лодку из парусины и ив. Они подтолкнули свой плот к берегу, и тут один из них заметил три странных существа, беспомощно извивавшихся на песке. Это были скелеты, они были в лохмотьях и покрыты червями.
Мы были спасены. Слава Богу, мы были спасены.
Глава XVII
― Берна, мы должны повенчаться.
― Да, дорогой, когда хочешь.
― Тогда завтра.
Она улыбнулась сияющей улыбкой. Потом лицо ее сделалось вдруг очень серьезным.
― Что мне надеть? ― спросила она жалобно.
― Надеть? О, что бы там ни было. Это белое платье, в котором ты сейчас ― я никогда не видел тебя такой прелестной. Ты напоминаешь мне изображение святой Цецилии. Та же тонкость черт, тот же чистый колорит, та же прелесть выражения.
― Глупый, ― упрекнула она, но голос ее был необычайно нежен и глаза сияли любовью.
― О, нет, это правда, правда. Иногда я хотел бы, чтобы ты не была так прекрасна. Это заставляет меня беспокоиться до страдания. Иногда я хотел бы, чтобы ты была некрасива, тогда я был бы более уверен в тебе. По временам я боюсь, боюсь, чтобы кто-нибудь не похитил тебя у меня.
― Нет, нет, ― воскликнула она, ― никогда никто не сможет сделать этого. Для меня никогда не будет никого, кроме тебя.
Она подошла и стала на колени у моего кресла, нежно обняв меня. Чистое милое лицо смотрело вверх на меня.
― Мы были счастливы здесь, не правда ли, мальчик? ― спросила она.
― Безмерно счастливы. Однако я всегда боялся.
― Чего, дорогой?
― Не знаю, мне почему-то кажется, что это слишком хорошо, чтобы длиться долго.
― Ну, завтра мы будем повенчаны.
― Да, нам следовало сделать это год назад. Я не считал это важным вначале. Никто не обращая внимания на это, никто не смущался. Но теперь дело другое. Я вижу это по тому, как замужние женщины смотрят на нас. Кроме того, есть другие причины?
― Какие?
― Гарри толкует о том, чтобы приехать сюда. Ты не хотела бы, чтобы он застал нас живущими так.
― Ни за что на свете! ― воскликнула она в тревоге.
― Этого и не будет. Гарри старомоден и ужасно любит условности, но ты сразу пленишь его. В нем удивительное очарование. Он очень добродушен на вид, но в то же время умен. Я думаю, что он может покорить любую женщину, если пожелает, но он слишком честен и искренен для этого.
― Хотелось бы мне знать, что он подумает обо мне, такой жалкой и невежественной. Мне кажется, что я боюсь его. Я предпочла бы, чтобы он не приезжал и оставил нас одних. Но, ради тебя, дорогой, я хотела бы, чтобы он был хорошего мнения обо мне.
― Не бойся, Берна. Он будет гордиться тобой. Но есть и еще причина?
― Какая?
Я притянул ее ближе к себе на большое кресло.
― О, моя любимая, быть может мы не всегда будем одни, как теперь. Быть может, когда-нибудь с нами будут другие, маленькие… ради них.
Она не отвечала. Я чувствовал, как она теснее прижалась ко мне.
― Почему ты плачешь, дорогая?
― Потому, что я так счастлива.
― Жена, дорогая жена, я тоже.
Слова были лишни. Наши губы сливались в страстных поцелуях, но через минуту мы отскочили друг от друга. Кто-то шел по дорожке сада ― высокая мужская фигура. Я вздрогнул, как если бы это было привидение. Возможно ли? Я бросился к двери.
На крыльце стоял Гарри.
Глава XVIII
Когда он снова стал передо мной, казалось, будто годы исчезли, и мы оба опять сделались мальчиками. Поток нежных воспоминаний нахлынул на меня, воспоминаний тех дней, полных грез и великих решений, когда жизнь казалась правдивой, мужчины доблестными, а женщины чистыми. Снова я стоял на скалистом берегу, а пенящееся море подо мной наполняло ревом откликающиеся эхом пещеры. Чайки золотились на солнце, рыбаки расстилали свои сети около коричневых крытых соломой домиков, наверху в саду я видел маму, нежащуюся среди цветов. Все это воскресло во мне, солнечный берег, белые коттеджи, старый серый дом среди берез, возвышенности усеянных овцами пастбищ, и над всем этим мрачная чернота поросших вереском холмов.
Все это окружало меня три года назад. Как изменилась жизнь! Сколько событий произошло с тех пор. Но, увы, я больше не смотрел радостно вперед; сок жизни больше не казался мне сладким.
Теперь это был другой «я», которого я увидел в зеркало в тот день, «я» с исчерненным печалью лицом, с седыми нитями в волосах, с грустными, полными горечи, глазами. Неудивительно, что Гарри с такой грустью глядел на меня.
― Как ты изменился, дружище, ― сказал он наконец.
― Разве? Ты так же, Гарри.
И действительно, он также изменился, сделался красивее, чем я мог представить себе в самых восторженных мечтах. Он как будто внес с собой в комнату свежее чарующее дыхание Гленджайля, и я смотрел на него с восторгом.
С холода его румянец был ослепителен, как у женщины; темно-голубые глаза блестели; белокурые шелковистые волосы под давлением шляпы улеглись по форме его прекрасной головы. О, он был красив, мой брат, и я гордился, гордился им.
― Это, право, невероятно! Как ты попал сюда?
Его зубы заблестели в доверчивой, тонкой улыбке.
― В дилижансе. Я приехал всего несколько минут назад и сразу поспешил сюда. Разве ты не рад видеть меня?
― Рад? О, конечно. Не могу выразить, до чего я рад. Но меня поразило твое неожиданное появление. Ты мог бы предупредить меня.
― Да, это было внезапное решение; мне следовало телеграфировать тебе. Но я подумал устроить сюрприз. Как поживаешь, старина?
― Я? О, прекрасно, благодарю!
― Но что случилось с тобой, дружище? Ты выглядишь на десять лет старше. Ты выглядишь старше своего большого брата теперь.
― Да, надеюсь. Это сделала жизнь, страна. Жестокая жизнь и жестокая страна.
― Почему ты не уезжаешь?
― Не знаю, не знаю. Я постоянно строю планы на счет отъезда, но в это время что-нибудь подворачивается, и я опять откладываю его на некоторое время. Я думаю, что мне следовало бы уехать, но я связан делами приисков. Мой компаньон отправился на Восток и я обещал ему остаться и следить за работами. Я делаю деньги, видишь ли.
― А не жертвуешь ли ты на это свою молодость и здоровье?
― Не знаю, не знаю.
На его открытом лице появилось выражение глубокого удивления, мне же было почему-то очень не по себе. При всей своей радости, я чувствовал какую-то тревогу, даже страх. Как раз теперь я не хотел, чтобы он приехал и застал меня таким образом. Я не был готов к встрече с ним. Я предполагал, что это выйдет иначе.
Он пронизывал меня ясным проницательным взором. На мгновение его глаза, казалось, сверлили меня, затем с молниеносной быстротой очарование снова вернулось на его лицо. Он засмеялся своим звонким смехом.
― Видишь ли, мне надоело слоняться по старому дому. Дело теперь хорошо налажено. Я скопил немного денег и решил, что могу позволить себе маленькое путешествие. Вот как я попал сюда, чтобы повидать своего странствующего брата и его волшебный Север.