Я должен признаться, что не чувствовал уже никакой склонности к тяжелой работе, хотя все же делал попытки получить ее. Однако у меня был непокладистый нрав, застенчивый и гордый в одно и то же время, и больше одного грубого отказа в день я не мог вынести. Мне не хватало самоуверенности, с которой легко находят занятие, и я еще раз смешался с мягкотелым сбродом, наполняющим конторы для найма.
На свой последний доллар я жил целый месяц. Не всякий проделал это в жизни, хотя это и не так мудрено. Вот, как я оборачивался: во-первых, я предупредил старушку, которая сдавала мне комнату, что не смогу заплатить ей раньше, чем найду работу, и дал ей в залог свои одеяла. Оставался вопрос питания. Я разрешил его, покупая ежедневно на пять центов черствого хлеба, который я съедал в своей комнате, запивая его чистой ключевой водой. Немного воображения, и мой хлеб превращался в мясо, а вода в вино. Для ужина существовали собрания евангельской проповеди, на которых мы за вечер успевали прокричать во все горло с сотню гимнов, за что получали кружку кофе и ломти хлеба. Как вкусен казался ароматный кофе и как мягок был белый хлеб!
В конце третьей недели я получил место сборщика апельсинов. Работать приходилось на длинных лестницах, приставленных к осыпанным пышными плодами деревьям. В ярких солнечных лучах, под шелест листьев расхищалось золото ветвей, и ящики наполнялись плодами. Я не знаю более приятной работы. Я наслаждался ею. Остальные рабочие были мексиканцы; меня прозвали «Эль Гринго», хотя я зарабатывал в среднем только пятьдесят центов в день. Однажды, когда плодов было особенно много, я заработал семьдесят центов. По всей вероятности я бы удовольствовался этим, так нравилась мне эта работа на высоких лестницах в солнечном царстве древесных верхушек, но она прекратилась сама собой. Я был теперь крупным капиталистом, считая на центы. Подсчитав свои сбережения, я насчитал 495 центов и почувствовал себя настолько обеспеченным, что решил предаться своей страсти к путешествиям. Поэтому я купил билет в Сан-Диего и снова направился на юг.
ГЛАВА IX
Несколько дней в С.-Диего свели мой маленький капитал на нет. Однако я с легким сердцем повернул снова к северу и направился по шпалам в Лос-Анджелес. Колея тянулась вдоль берега океана на много звонких миль. Величественные волны катились, длинные и ровные, как бы начерченные линейкой, и с грохотом разбивались о песчаный берег. Я видел великолепные закаты и чарующие бури со скрытыми в небе кинжалами зарниц. По ночам я строил маленькие хижинки из негодных шпал и зажигал костры из страха перед ползучими существами, которых видел днем. Койоты выли на ближних холмах, тревожные шорохи раздавались в зарослях шалфея. Мои зубы стучали от холода и не давали мне заснуть, пока я не подвязывал подбородок платком. Промокая ночью от росы, полумертвый от голода и измученный ходьбой, я, казалось, с каждым днем делался все выносливей и крепче. Я не колебался в выборе между рабством и бродяжничеством. Придя в Лос-Анджелес, я первым делом пошел на почту. Там ждало меня письмо из Нью-Йорка от Блудного Сына, с четырнадцатью долларами, которые он был мне должен. Письмо гласило:
«Я вернулся под отеческий кров, устав от своей роли. Упитанный телец ждал меня; тем не менее я опять тоскую по презренному свиному месиву. Жди меня в Фриско в конце февраля. Я сообщу тебе замечательный план. Будь непременно. Мне нужен товарищ, и я хочу, чтобы это был ты. Жди письма до востребования».
Нельзя было терять время, ибо февраль подходил уж к концу. Я взял билет на палубе до Сан-Франциско и решил впредь изменить свой образ жизни. Ведь так легко было опуститься на дно. Я уже находился среди подонков, сам превратился в отверженного. Я сознавал, что без друзей и связей не добьюсь ничего, кроме самой неблагодарной работы. Конечно, я мог бы еще побарахтаться, но ради чего? Уютная ферма на северо-западе ждала меня. Я заработаю себе на дорогу и приеду туда в приличном виде. Тогда никто не узнает о моем унижении. До сих пор я был упорен и глуп, но зато научился кое-чему. Люди, которые трудились, нуждались и страдали, были ласковы и отзывчивы ко мне; их господа были подлы и жестоки. Везде велась та же низкая борьба за доллар. При моих взглядах и воспитании меня ждало только разочарование и поражение. С меня было достаточно всего этого.
ГЛАВА X
Уплатив за проезд на пароходе в Сан-Франциско, я убедился, что разорен дотла. Я был положительно жалок и буквально доведен до крайности, ибо мои сапоги благодаря длинным путешествиям пешком едва держались на ногах. Никакого письма на мое имя не было; и от разочарования ли или от крайней нищеты я почувствовал, что совершенно лишился мужества. В таком виде я не решался просить работы. Итак, я потуже стянул свой пояс и уселся в Портсмутском сквере, упрекая себя за то, что легкомысленно растратил так много денег. Прошло два дня, а я все еще стягивал свой пояс. За это время я съел только одно блюдо, которое заработал, очистив полмешка картофеля для ресторана. Я ночевал на полу в пустом доме.