Человеку нужен дом,
словно камень прочный,
а меня судьба несла,
что ручей проточный,
влек меня бродяжий дух,
вольный дух порочный,
гнал, как гонит ураган
листик одиночный.
Как без кормчего ладья
в море ошалелом,
я мотался день-деньской
по земным пределам{22}.
Дружный бродячий «орден» вагаитов, или голиардов, пополняли самые разные неприкаянные люди («в братии скитальческой все скитальцы — братья»). Среди них много неудовлетворенных мятежных натур:
Рады и монаху мы с выбритой макушкой,
Рады и пресвитеру с доброю подружкой;
Школьника с учителем, клирика со служкой
И студента праздного — всех встречаем кружкой…
Принимает всякого орден наш вагантский:
Чешский люд и швабский люд, фряжский и славянский,
Тут и карлик маленький и мужлан гигантский,
Кроткий нрав и буйственный, мирный и смутьянский{23}.
Эти умствующие острословы-стихотворцы и озорные гуляки серьезно беспокоили церковные власти и благонамеренных бюргеров. «Поклонники Бахуса и Венеры» ночи напролет играли в кости (зернь), на велеречивой латыни сочиняли кощунственные песни об алчной римской курии, а при случае охотно брались за оружие, принимая участие в общественных смутах. В своих обличительных стихах они высмеивали невежество «люда под капюшонами», глумились над жирными прелатами, лицемерными постниками и кабинетными книжниками. «Прославленные гульбою и прожорством» поэты-школяры, слагатели «золотых строчек», в которых слышался гогот безудержного кабацкого веселья, не принадлежали к баловням фортуны:
Прервав над логикой усердный труд,
Студент оксфордский с нами рядом плелся.
Едва ль беднее нищий бы нашелся:
Не конь под ним, а щипаная галка,
И самого студента было жалко —
Такой он был обтрепанный, убогий,
Худой, измученный плохой дорогой.
Он ни прихода не сумел добыть,
Ни службы канцелярской. Выносить
Нужду и голод приучился стойко.
Полено клал он в изголовье койки,
Ему милее двадцать книг иметь,
Чем платье дорогое, лютню, снедь,
Он негу презирал сокровищ тленных,
Но Аристотель — кладезь мыслей ценных —
Не мог прибавить денег ни гроша,
И клерк их клянчил, грешная душа,
У всех друзей и тратил на ученье…{24}
Дорога уводила вдаль людей разных классов и состояний. Одни искали чужие края ради «дел святых», другие бежали от врага, голода или моровой язвы. Когда в 1128 г. в Новгороде «люте бяше», голодающие, спасаясь от «казней божьих», «разидошася по чюжим землям». По словам летописца, дороговизна и «мор силен» приводили к массовому исходу за рубежи. «И разидеся град нашь и волость наша, и полны быша чюжии гради и страны братьи нашей и сестр, а останок почаша изъмирати».
Опальные изгои спасались от политических и религиозных преследований. Душевный разлад влек на Восток одержимых любовью рыцарей-трубадуров. Цели путешествий переплетались: подчас трудно отличить оборванного монаха или «углубленного в божественное» паломника от расчетливого дипломатического агента.
В числе странников — удрученные печалью и обездоленные, которым нечего терять. В скитаниях по белу свету отверженные находили пропитание и нечто вроде утешения:
Среди этих нищих больше несчастных людей,