А там уже…
Нас высадили в квартале от места назначения. Выдали инструкции и технику. Мне, как актеру эпизода, досталась только обычная рация, без гарнитуры или просто наушников. Но и её с моей одеждой деть было особо некуда. Хорошо, что в фургоне нашелся свежий бумажный пакет из кондитерской, пришлось только тщательно выстрясти из него крошки и сахарную пудру.
Пересадочную станцию на Маунт-Перри переделали из какого-то старинного вокзала – стройного строгого здания с огромным залом ожидания, накрытым витражным стеклянным куполом. Во внутреннем интерьере сохранили отсылки к классике, вроде светильников, лепнины и прочих ретро-прелестей, но те же скамьи убрали почти совсем. Потому что бывший вокзал, по сути, стал теперь чем-то вроде ворот, через которые туда-обратно безостановочно сновали люди. Очень много людей.
Поскольку меня отправили на самый верхний ярус, я мог видеть это человеческое озеро целиком. От края до края. И даже отмечать отдельные волны – при сообщениях по трансляции, особенно о перемене платформы. А вот слушать было нечего. Просто гул. Даже звуки музыки, которую исполнял расположившийся ближе к центру зала какой-то самодеятельный ансамбль, терялись в общем шуме.
Особого смысла в наблюдении с такого ракурса, наверное, не было. Разве что, отслеживать конкретные перемещения, но для этого нужно было определить цель. Очаг возмущения. Но люди внизу двигались постоянными потоками, лишь иногда и ненадолго объединяясь в островки. Плавно, ритмично, предсказуемо. Почти… усыпляюще?
Зевать, кстати, хотелось отчаянно. Хотя, оно и не удивительно: поспать мне не дали. Даже вздремнуть, считай, не удалось. Было примерно полчаса покоя на коридорном кресле, только сон прийти не успел. Вместо него явился как раз федеральный агент со своими вопросами.
Чего он, собственно, вообще хотел от меня добиться? Разговор больше крутился около меня и моих действий, чем затрагивал других участников событий. Нет, я бы понял, если бы на месте этого Смита был кто-то из внутренних расследований. Тогда и поход к медикам не понадобился: выписали бы профнепригодность в два счета. Но какое дело федералам до моих промахов и ошибок? Разве что, пытаются найти козла отпущения, на которого можно списать ущерб, нанесенный государственному предприятию.
Да и пусть их. Мне сейчас важнее выспаться, а то уже круги перед глазами начали плавать и вообще…
Стоп. Там, внизу, и впрямь ведь что-то круглое.
Музыканты сменили репертуар, и публика стала более благосклонной, что ли? Кольцо зрители-слушатели образовали очень даже заметное, особенно сверху. Или все дело в том, что у ансамбля появилась солистка?
Я не заметил, откуда она взялась. Наверное, и не приходила, а все это время стояла рядом. К примеру, делала перерыв на кофе. А теперь, с новыми силами, вернулась к своему искусству. И судя по толщине кольца, поет она хорошо. Жаль, отсюда ни черта…
– Красивый голос – большая редкость для песенниц. По сути, в нем нет особой нужды, просто приятный бонус. Гораздо важнее другие качества. И отчасти пропорции. И уж тут точно, чем приятнее они, тем приятней…
Он стоял у выхода на лестницу, прислонившись к стене. С того места невозможно было видеть, что происходит внизу, но разговорчивый господин, похоже, и так был в курсе. Молодой. Примерно моего возраста. Моего роста. Моего телосложения. Светловолосый. И совершенно неправильный.
Наверное, такое ощущение создавала одежда. Вроде, как это называют, демократичная, но каждая линия кроя, ткань, цвета и вся эта фигня, которую загадочно называют аксессуарами, просто вопили о своей запредельной стоимости. А оправа очков с дымчатыми стеклами, кажется, сошла с рекламы, которой улицы города наводнились на прошлой неделе. Правда, насколько помню, там шла речь об анонсе осенней коллекции, тогда как на дворе у нас пока ещё май.
В общем, блондин, глубокомысленно рассуждающий о достоинствах и недостатках сонг, выглядел совершенно неподходяще для того, чтобы вскарабкаться чуть ли не под самый потолок, да ещё заводить разговор с таким бродягой, как я. С другой стороны, сомнений в том, что он может позволить себе все, что захочет, тоже не возникало.
– Здешняя акустика красоты исполнения, увы, не передает. Зато идеально подходит для остальных сторон пения. Ты же чувствуешь? Даже на таком расстоянии эффект бесспорен. Хотя и излишне акварелен. На мой вкус.
Он оторвался от стены, подошел к перилам ограждения и облокотился о них, переводя взгляд на зал.