Выбрать главу

Монашки, как возносили молитвы Господу в здешних стенах, так и продолжили. А в свободное от дел духовных время начали наставлять всевозможных волонтеров и благотворителей на добрые дела, благо монастырское подворье приросло приютами и прочими богоугодными заведениями на несколько кварталов вокруг себя.

Так что сейчас, чтобы добраться до здешнего очага веры, нужно было преодолеть и тысячи футов, и сотни людей, из которых в реальной помощи нуждалось, дай бог, не больше трети. Остальные две составляли обслуживающий персонал, молельщики и туристы. Ну и профессиональные попрошайки, конечно же.

Рисковать потерять в этой толпе пару пуговиц или что-то более ценное, я не стала. О том, чтобы разводить сии волны в стороны аки Моисей, тоже не задумалась. Поэтому остановилась примерно посередине традиционного паломнического пути. Там, где современный бетон раскрывался бутоном, являя взорам наследие старины.

Все песенницы веруют. По умолчанию. Потому что трудно остаться вдалеке от мистических теней, окутывающих наше происхождение в этом мире. Вряд ли многие из нас преклоняют колени в молитве ежедневно, но так или иначе существование чего-то за границами и пределами мы признаем. Безусловно.

Вот и я не собиралась молиться. Даже не знала, о чем вообще могу спеть в этом месте, залитом солнцем, надеждами и мольбами. Пока не увидела статую в нише старинной кладки.

Ваяли эту фигуру явно не поклонники античности и не во времена Ренессанса. Нет, камень поддался резцу гораздо раньше. Когда мир был глубоко погружен в туман смут и войн настолько мелких, что монастыри и впрямь служили убежищами.

Несуразная. Местами нарочито несоразмерная. Потерявшая за время своего существования часть складок одежды и даже лица, но так и не выпустившая из правой руки связку массивных ключей. Ключей от Рая.

Я побывала там. Я парила в тех небесах, обнимая собой мир. И кое-кого ещё. Кого я хотела бы взять с собой. Туда. В самую-самую синь.

Мы бродим в вышине…

Хотя, бродила, конечно, только я. Одна. А он наблюдал за мной со своего утеса. Не сверлил взглядом, не одергивал всякий раз, когда чересчур увлекалась, но в нужную минуту всегда оказывался там, где необходим. Рядом.

Все люди мирно спят, а мы с тобой – летим…

И мне все ещё немного жаль, что этот полет был только моим. Жаль, что Лео… Хотя, если подумать, у каждого из нас свой Рай. В мечтах, в надеждах, даже в страхах. Наверное, не стоило уповать на то, что случится новое чудо. Слишком уж мало чудотворцев вокруг. И слишком трудно творить чудеса для тех, кто не может их принять.

Я не сожалею. Стараюсь не винить ни себя, ни других. Мы не представляли, с чем столкнулись. Мы могли только постигать то невероятное, что постучалось в нашу жизнь. Пытаться постичь.

Получилось?

Кто знает.

Но гораздо больше меня занимает другой вопрос.

Неужели, все должно было закончиться именно так?

Обнимая мир…

Я бы не решилась окрестить то, что случилось с нами, сухим и скупым словом «опыт». Даже «подарок» выглядит слишком смешным, почти жалким сравнением. Нет, это было именно чудо. Нежданное, необъяснимое, невозможное. Оно ведь и сейчас, даже когда я примерно знаю, что, зачем и как, по-прежнему остается нереальным.

Потому что.

Так высоко взлететь смогла я лишь с тобой…

В этом уголке подворья прохожих было немного. И мало кто останавливался так же, как и я, чтобы поглазеть на древнюю статую. Поэтому не стоило думать, что моя песня долетела до многих ушей. Даже ангел остался глух. Никаких крыльев, касаний, поцелуев. Наверное, что-то сделала неправильно. Не то место, не то время. Не тот настрой, в конце концов. Но если мне и было жаль, то совсем чуточку. Жаль окончания того сезона, который вообще не должен был случаться в моей жизни.

Я ещё раз взглянула на потрепанного святого, вздохнула всей грудью и уже собиралась повернуться и уйти, как откуда-то слева и чуть сзади раздалось:

– Вы хорошо пели.

Наверное, я буду узнавать этот голос всегда и всюду, до самой гробовой доски. Даже если охрипнет или осипнет. Потому что в нем неизменно будет слышаться совершенно невыносимая нейтральность. Без чувств, без эмоций, даже без намека на личное отношение. Просто констатация факта. Бесстрастная, зато означающая именно то, что сказано. Хорошо – значит, хорошо. В самом объективном из всех смыслов.

Мир замер. Наверное, в том же самом недоумении, что и я. Потому что чудо все-таки случилось, и с ним теперь надо было как-то жить дальше. Но новые сценарии в голову приходить не желали, хоть убей. Оставался только проверенный, можно сказать, некогда даже любимый.