Что они там ляпнули, на взлетно-посадочной? Изнасилование. Гражданского служащего. При исполнении. Бред. Не припомню, чтобы я вообще за последнюю неделю пересекался с кем-то из гражданских в нашей части Управления. Да и неделей раньше – тоже. Хотя, по такому обвинению срок давности приличный, а значит…
Нет, все равно бред бредовый. Если только не подстава. Но тогда возникает вопрос: нахрена я кому-то сдался, чтобы городить такие схемы?
Мешок частично глушил звуки, и о смене покрытия под ногами я догадался, только запнувшись. Похоже, что об ковер.
Упасть мне, конечно же, не позволили. Наоборот, подхватили ещё жестче, протащили чуть вперед и вдавили в какое-то сиденье. Следом щелкнули фиксаторы, пристегивая ошейник к спинке… Может, и стул, но явно с обивкой, а не голый. И какое-то время все было совсем тихо. А потом на мою голову легла чья-то ладонь.
Полежала немного, пошевелила пальцами и вдруг резко стиснула мешок, прихватив вместе с ним мои волосы.
И добро бы мозгу зацепиться за мысль о том, что пора, пожалуй, заглянуть к парикмахеру, но нет, почему-то ухнул в память поглубже, в те самые дни, когда…
На соседских детей я не был похож ни капельки. Бледный и светловолосый в окружении всех оттенков смуглости и черных лохм разной степени причесанности. Что-то вроде диковинного зверька, которого каждый обитатель Террас на Рио Симплеза считал своим долгом если не ткнуть палкой, то подергать за волосы. Избежать настырного внимания было совершенно невозможно, и я принял единственно понятное мне тогда решение. Попросил Консуэлу постричь меня наголо. Помню, как она смотрела, сколько раз переспросила, сколько раз покачала головой и всплеснула руками. Но в итоге сдалась. Не скажу, что моя жизнь после этого как-то сильно наладилась, зато в уличных стычках отсутствие волос временами даже помогало. Хотя тыканье, конечно, никуда не…
Пальцы неожиданно ослабили хватку, мешок резко улетел куда-то вверх, открывая обзор, и я даже немного об этом пожалел. Потому что совсем растерялся.
Помещение, в которое меня привели, можно было назвать исключительно «рабочим кабинетом», причем в самой пафосной его версии – с огромным, по всей вероятности, дубовым столом, на сукне которого поблескивали композиции письменных приборов, лежали книги в добротных переплетах явно не нашего века и строго вниз светила из-под темно-зеленого плафона антикварная же настольная лампа. По флангам, в быстро густеющих сумерках угадывались массивные книжные шкафы и ещё какая-то утварь, но все моё внимание устремилось туда, куда я физически сейчас мог смотреть – прямо вперед, через стол, за спинку задвинутого кресла.
Окно. Шторы раздвинуты, и можно разглядеть за стеклом уличный фонарь, попадающий кругом своего света то ли на кусты, то ли на деревья, мокрые от дождя, шелест которого ясно слышен через приоткрытую форточку.
Мир. Где-то там. Очень близко. Но между ним и мной снова простирается ночь.
Позади раздались шаги, приглушенные ворсом ковра. Мелкие и легкие. А потом кто-то почти вкрадчиво спросил, выдыхая слова мне в затылок:
– Какие чувства вы питаете к женщинам, мистер Тауб?
Первым из вопроса резануло слух особо подчеркнутое «мистер», безжалостно отсекающее меня от звания, службы и всего прочего, составлявшего смысл моей… Да нет, просто бывшего моей жизнью последние годы. Наверное, в нормальном состоянии я ощутил бы внутри эдакий морозец, но при консерве все проходило иначе. Как будто кто-то засунул руку в обколотые анестетиком внутренности: совсем не больно, но до тошноты омерзительно. А потом на поверхность сознания всплыл собственно вопрос. Заданный совершенно неправильно.
Почему во множественном числе? Почему всегда и везде все норовят обобщать вещи, между которыми ставить знак равенства… Ну, почти кощунственно.
Нет, не потому что, они – разные. Женщины. И мужчины тоже. Даже близнецы. Потому что каждый человек состоит не только из плоти, крови и путаного клубка мыслей. Каждый человек для меня – это мир. Кусочек мира, в котором есть ещё куча всего и всякого. Другие люди, события, действия, размышления, воспоминания, да просто неконкретные, зато понятные без слов впечатления. «Хорошо». «Плохо». И даже у каждого из них в арсенале столько оттенков, что при всем желании и старании два любых человека никогда не покажутся сознанию одинаковыми. Даже если они по ряду причин действуют в соответствии с заранее прописанным алгоритмом. Всегда есть нюансы.