Всякие повышение голоса, ругань в общественных местах, рукоприкладство и похожие штуки – естественно, тоже под запретом. Применение спецприемов карается с особой жестокостью. Проще говоря, если кто-то вдруг задумает выяснить со мной отношения, кроме как прикинуться грушей для битья, другого выхода не прощупывается. Как я при всем при этом должен дожить до окончания расследования, бюрократия умалчивает. Видимо, как раз не должен.
В муниципалитете радушного приема не случилось, но оно и понятно: когда полиция оказывает содействие по принципу «на тебе, боже, что нам негоже», от присланной подмоги впору шарахаться, а не привечать. Поэтому когда в недрах сектора социальной работы я разыскал своего нового напарника, взгляд на меня кинули весьма и весьма недоверчивый.
Объясняться словами не хотелось, и я просто положил на стол последнее выданное предписание. Но отмолчаться не получилось: парень с длинным носом и усталыми глазами ни ко мне, ни к чтению расположен не был.
– Это почему и зачем?
Я бы тоже не прочь узнать.
– Направление. На работы или вроде того. Программа содействия кого-то кому-то.
– А, из проштрафившихся! – чуть разочарованно протянул мой собеседник, видимо, уже имевший опыт «межведомственного взаимодействия». – Вот нет, чтобы заранее предупредить… Опять график переписывать придется.
– График?
– Ну да. Так я по малоимущим один брожу, в несколько заходов, а вдвоем можно управиться быстрее. Кстати…
Он пожевал губами и решил:
– Сегодня не будем тревожить кураторов. Отстреляемся, и по домам. Неполный день отмечу задним числом, и лады. Лады же?
Поскольку провоцирование разногласий тоже входило в общий пакет моих ограничений, спорить не стал:
– Как хочешь.
– Меня Михелем зовут. А ты?
– Петер.
– В медицине что-нибудь петришь? – хихикнул он над собственной шуткой.
– Не особо. Стандартная первая помощь.
В самом деле, учили нас больше вещам прямо противоположным. Да и нет никакого смысла в специальных медицинских знаниях, если на тебе обвес: легкие повреждения он сам локализует и выправит, по мере возможности, а если пробило насквозь, как правило, лечить уже поздно.
– Сойдет. Здесь такие клиенты, что либо пластырь клеить, либо панихиду заказывать, середины не бывает.
– Так ты врач, что ли?
– Был. Сейчас числюсь медбратом.
Не знаю, рассчитывал ли он на уточняющие вопросы или нет, но сам тему развивать не стал. А я не стал спрашивать.
Конечно, высокое звание врача вряд ли теряют просто так, но личный опыт показывает: бывает всякое. Может, виноват, может, обстоятельства сложились. Не мне судить, уж точно.
– Унести много можешь?
Я прикинул свои возможности с учетом состояния здоровья.
– Фунтов двадцать пять-тридцать утащу. Если хорошо развесить, можно попробовать и больше.
Больше нам на складе не выдали, что оказалось к лучшему, потому что сумки, в которых полагалось таскать нехитрое оборудование и наборы медикаментов, к переноске в руках подходили хреново. Ещё мне вручили наклейки на куртку, обозначающие мою временную принадлежность к муниципальным работникам. Вообще-то, они должны были идти в комплекте с форменной курткой, но скандалить по этому поводу было бессмысленно, потому что электронные уведомления, оказывается, рассматривались местной кадровой службой те же три дня, что и бумажные, и если бы у меня на руках совершенно случайно не оказалось формы 4-1-В…
Потом мы ехали с тремя пересадками, собственно, в рабочую зону. Михель все это время то болтал с кем-то по комму, то, мрачно зевая, переписывался, и мне не оставалось ничего другого, кроме как глазеть по сторонам. В том числе и на пейзажи, которые ползли за окнами.
К финалу поездки я почти готов был согласиться с Полли и признать, что мои родные Террасы – действительно, вполне симпатичны по сравнению с многоэтажными жилыми коробками, то плавно, то криво и косо перетекающим одна в другую. И дело, наверное, не столько в масштабах, сколько в отсутствии чего-то совсем не материального, но жизненно необходимого.
Здесь – просто конструктор, слепленный из блоков, в сути своей не подлежащих изменению. Да, одни квартиросъемщики красили кусочки стен, другие наряжали двери, как рождественскую елку, третьи расцвечивали окна занавесками с самыми невероятными рисунками, но души во всем этом не присутствовало. Скорее походило на то, что обитатели местных муравейников таким способом просто отмечали свое жилище, чтобы найти к нему дорогу.
И ни малейшего ощущения единства, несмотря на скученность и четкие линии.
На Террасах тоже жили во многом неказисто, и застройка считалась типовой, но перепутать адреса было совершенно невозможно. Может, потому, что места было больше, и каждый дом неуловимо, но очень быстро обзаводился всякими приметными мелочами, прорастая в пространство, в своих жильцов и… В своих соседей.