Когда сонга велела никуда не уходить, я даже обрадовался. Потому что получил якорь, за который можно было зацепиться. Определенность, мать её. И не то, чтобы мне хотелось или не хотелось делать что-то другое. Нет. Просто тогда и в тот момент происходящее ощущалось правильным. Хотя…
Это проблема. Большая. Огромная.
Неужели детские диагнозы все-таки имели право на существование и сейчас догнали-таки меня, чтобы поиметь по полной? Кажется, что-то похожее называется дислексией. Трудности со словами. С их смыслом. С их…
Нет, в книжку мне заглядывать не нужно. Я знаю, что значит «правильно». В общепринятом смысле словарной статьи. Но внутри меня правила как однажды начали сбоить, так до сих пор не желают вести себя прилично. Поэтому в моей сугубо личной интерпретации «правильность» приравнивается к громоздкому «не доставляет неудобств». То есть, не колет пятку, как камушек, попавший в ботинок. Стоит рядом, и ладно. Ей хорошо, мне спокойно. Идиллия.
С камерой точно так же. Никаких внутренних возражений. Никто не трогает? Отлично, больше ничего и не нужно. С другой стороны, если что-то вдруг решит стать «неправильным» ака «вызывающим беспокойство»…
Это невыносимо, так воспринимать мир. Достает. Злит. Бесит. Нормальные люди в подобных ситуациях обычно бьют. Либо кого-то, либо что-то, как повезет. И я тоже мог бы, наверное. Ударить по стене, например. Если бы здравый смысл или его теперешний заместитель не зевнул в затылок и не сообщил: тогда беспокойство станет частью тебя, что совершенно непозволительно. И в чем-то даже постыдно. Потому что правильное и неправильное – оно только снаружи, а ты – такой, какой есть.
Сонга ведь сказала примерно то же самое. Что это должно происходить, а значит, произойдет. Вне зависимости от моего мнения, тем более, моего желания. А я…
Не хочу. Потому что мне больно. Потому что каждый новый шаг в эту сторону отдаляет меня от всех предыдущих достижений. Я столько лет старался если не понять, то хотя бы принять окружающий мир, и что толку? Все выброшено прочь. Все напрасно. Потому что теперь мне приходится начинать заново, только теперь старательно сортируя реальность на полезную и вредную.
Хотя, это довольно просто, и в большинстве случаев получается само собой. Вот, к примеру, сонга. Она – полезная. Она помогает. Да, не бесплатно, как говорится, не без умыслов и замыслов, но готова к сотрудничеству, а большего и не нужно. Но она – сонга. А как быть с обычными людьми?
Пока все, кого я успел увидеть после сеанса песни и пляски, были отнесены в категорию «не доставляют неудобств». И учитывая, что ни с кем из них меня раньше не сталкивало, подобное положение дел ощущалось вполне нормальным. Конечно, с поправкой на ветер, сифонящий в моем черепе от уха до уха. Но те, кто был раньше, кто остался там, в совсем недавнем прошлом…
Я не понимаю, как отношусь к ним, и как они относятся ко мне.
Причем, это не имеет никакой связи с обычной памятью. События, факты, даты, подробности никуда не делись. Вот только они утратили то, что, наверное, я бы и сам ещё пару дней назад посчитал абсолютно несущественным: полностью лишились малейшего оттенка чувств.
Они ведь что-то вызывали во мне, люди и их поступки. Вроде бы, я огорчался и радовался, возможно, даже что-то любил и ненавидел. Но теперь все стерто. Начисто и подчистую.
Тот же Портер. Кем он был? Не по штатному расписанию, должности, служебным обязанностям, а лично для меня? Что я чувствовал в его присутствии? И чувствовал ли что-то вообще?
Сейчас это казалось почти невозможным, думать о чувствах. Даже на уровне «хорошо-плохо». Потому что этого уровня ещё не существовало. И не сможет возникнуть, пока…
Пока мы не встретимся снова. Но даже тогда, кто гарантирует, что ощущения, хоть какие-нибудь, вернутся или появятся? А вдруг все так и останется? Просто калейдоскоп лиц, который я буду бесстрастно сортировать по двум корзинам?
Да, это ужасающе правильно. Потому что не вызывает беспокойства. Потому что превентивно не позволяет этому самому беспокойству вообще случиться в моей жизни. Но почему мне так больно?
Хотя, когда перестаю думать, боль тоже. Перестает. И если полностью сосредоточиться на линиях камеры и строгом узоре решетки, можно достичь нирваны. Той убогой, что мне доступна. Либо молиться, чтобы мироздание подкинуло для наблюдения хоть что-нибудь, отличное от общего унылого фона. Пусть даже…
– Ты там как, не заснул ещё? Ну и славно. А то начальник требует.