Ибо не увидеть больше никогда им
Ясного, как солнца луч неспелый,
Как корзинку яблок зрелых, красного утра…
Солнце вскоре устроит карнавал,
Солнце бьет лучом прямо в глаз,
И жару, и жажду щедро отдаст,
Солнце – ужас в думах у нас.
Солнцу в бой пора давно,
Иль бьет так, что слепит глаза,
Или стоит пойти в телешоу,
Запарила до ужаса она меня!
Дневной свет из окна
Плывет куда-то вдаль,
Я болею, а весна
Греет мою больную душу
И дарит, и дарит тепла.
Для кого зомби,
А для кого заражение,
Заразный зараженной заразою.
Там, где нас нет,
Цветут кораллы,
Там, где нас нет,
Должно быть в нас.
Там, где нас нет,
Ползут под окнами коалы,
И любит, любит их поэт!
Также, как способен любить человек
Холмы, утерянные в памяти на век,
Также, как любит ромашковый чай,
Возлюбленной ромашковый
принесет он букет,
Блинов та наготовит,
Собака придет,
Весну и масленицу каждый
из нас позовет!
Ну почему, ну почему
Болею я в такие дни?
Зимой был крепок, а как весна,
Так сразу без ноги…
Я сам себя провозгласил поэтом,
И с этим именем я по лугам ходил,
И кто бы как не ждал потопа,
Ходить не перестану никогда.
Я сам себя провозгласил легендой,
И, пожалуй, последним на Земле,
Кто благодаря листку и ручке
Не стал гореть во времени костре.
Я знаю, как дороги холмы
Для мальчика, рожденного Востоком,
И то, как не любили мы
Суету серых людей и городов.
Я сам себе и памятник поставил,
Я сам себе и память, и человек,
Да так, чтобы из космоса было видно
Каждому рептилоиду вовек.
Тут полно русских книг,
Велик и прост русский язык!
Друзья! Пишу я вам всегда
Меж серых бурь и белых дум,
Где Он смотрит на меня,
Где в небе видны Ангела.
Каждый Аят Твой есть священность,
Молю простить меня и их,
Что не выражал должную почтенность
За то, что Ты воздал нам правду в миг.
За то, что людям помогли
Корана священные Аяты,
За то, что образумил Ты меня и их,
Убрав лесть и горе за манаты
Давайте же простим их,
Прошу прощенья сам,
И даже в глуши чуреки
Раздадим мы беднякам!
Провозгласим себе господ,
Хвалю, люблю, кто разум ищет
Средь белых бурь, болот.
Влюблюсь в того, кто в сени
Сожженные угрюмым костром
Несет свой разум, панацеи.
Быть может, книга та
Не будет на устах, глазах
Уставших человека никогда.
Но есть пример хороший тут,
Где воспевается пот и труд,
И к нам постучатся имена – Библия!
Кто скажет, за религию я тру,
Не за религию, за разум,
Нос вытру и пойду.
Прислушайся, как я, к своему сердцу,
Стихи без имен, но с совестью,
Я с совестью стихи пишу,
Совесть без руки и сердца ни к чему.
Руки – есть дело, сердце – смелость.
Возлюби меня,
А я
Возлюблю тебя.
Голубки
Вода в стакане образовывала кружки на себе каждый раз, когда чувствовало какие-то колебания стола. Ударь ты стол, толкни, вода в стакане будет плясать и радоваться, будто бы . Или может, стакан с водой так переживает за стол, на котором лежит? Все-таки, все мы состоим во многом из воды, так что стакан с водой имеет полное право зваться сердцем стола…
А над столом летали удивительные птицы. Орлы, синицы, воробьи, голуби, вороны. Голуби произвели на меня особое впечатление. Голуби летали ниже всех, чем у людей и произвели впечатление очень трусливых птиц. Но я точно знал, что порой только голуби способны на действительно великие свершения.
Голуби – удивительные существа. Каждый раз, когда я смотрю на них, сердце переполняется странными эмоциями, где смешивается и безудержный интерес к их голубиной натуре, отвращение, и неимоверное желание сочинить сказку. Сказку, где принц Афанасий бы путешествовал по миру, разгоняя облака своим верным другом – голубем по имени Андрей.
Афанасий сегодня был в совсем плохом настроении. Как бы Андрей не пытался его утешить, все тщетно: любая его попытка сохранить в друге стойкость и жизнелюбие вызывало лишь большее отвращение у него. «Голуби не умеют веселить» – постоянно повторял Афанасий своему голубку.